Феномен сознания — часть 5
Я не могу делать их, потому что это меня связывает: чтобы что-нибудь сделать, я должен быть свободен во всякую минуту своего труда. Я пишу картины, как портрет, – передо мною, в мозгу, ясная сцена со всеми своими аксессуарами и освещением, и я должен копировать»[1].
Внутренняя мысленная реальность создает события внешней реальности, воплощается в ней, но пройдя путь трансформации. Событие, уже созданное в реальности мысли, достраивается (до-конкретизируется) на физическом плане. Так это бывает у мастеров-музыкантов: «Понятно, ни один оркестр не воплотит с точностью до «миллиметра» все, что хочет дирижер. Каждый из музыкантов, сидящих за пультом, слышит исполняемое произведение по-своему, окрашивая его в цвета своей индивидуальности. Пусть не все произведение, пусть только свою партию, – это уже немало. Так что какую-то коррекцию в планы дирижера оркестр, конечно, вносит. Но – не принципиальную, разумеется. Лучше всего, когда оркестранты, не нарушая общего замысла, обогащают его какими-то новыми нюансами и красками. Но это возможно, лишь имея дело с коллективом действительно высокого класса», – делится своим опытом Евгений Светланов[2].
В ортодоксальной литературе по теории познания тему творчества обсуждали в категориях «идеального» и «материального». Думается, что при обсуждении проблем эйдетического мышления такое разделение не сможет выразить смысл мысли как творящей энергии. В традициях эмпирической метафизики (рациональной системы, выстроенной на основе индивидуального глубинного опыта) мыслеобразы внутренней реальности материальны или, вернее сказать, тонко материальны, принадлежат материи иной природы, чем предметы внешнефизическо- го мира. Более того, утверждается, что мысль и есть материя внутренних планов сознания. Сказанное можно пояснить на современном научном языке, если сделать понятие энергии исходным для определений – вещество окажется кристаллизованной энергией, а информация (или мысль) структурированной энергией. Мысль как структурированная энергия творит миры, и человек может этой энергией овладеть. Путь – развитие интроспективных способностей, таких, как концентрация, визуализация, самонаблюдение, саморефлексия, самоуправление или на языке синергетики – самоорганизация, охватывающая внешние и внутренние уровни бытия человеческого существа.
На внутренних, тонких планах сознание расширяется и может контактировать с другими живыми существами планетарного универсума, согласно учениям самореализации. Приведу любопытный пример, когда энтузиасты решили попробовать через визуализацию и мыследей- ствие установить контакт с растениями. Опыты общения с растениями провели в Культурно-выставочном центре «Радуга» города Димитровграда Ульяновской области. Участники экспериментов решили испытать на себе силу мысли, о которой говорится в духовных учениях. Смысл эксперимента состоял в том, чтобы путем общения с растениями, силой мыслеобразов (визуализации) научиться изменять внешний вид растений, цвет, форму листьев или стволов, вкус плодов, запах и пр. Подобной способностью обладал известный американский селекционер Лютер Бербанк, который сумел найти задушевный контакт с братьями меньшими, мог изменять их привычки и ускорять эволюцию растений. Стала популярной фраза Бербанка, которой он уговаривал кактусы: «Вам не нужны колючки, вам нечего бояться. Я защищу вас»1. Димитровградский эксперимент отчасти был удачен, а отчасти нет. Относительно одного из результатов мнение единодушно – установить сильную взаимозависимость человека и растения возможно – растения начинают слушаться человека, а человек ощущать и понимать растение. Растения могут измениться, следуя желаниям человека при двух обязательных условиях: «Первое – мысль не должна быть напряженной, но обязательно сопровождаться внутренним духовным движением. Второе – желаемый результат должен быть детально проработан воображением»2. Возникли серьезные проблемы с воображением или,
1 Парамаханса Йогананда, Автобиография Йога. Μ., Сфера, 1995. С. 382.
2 Гагарина С. Α.. Андриянова Л.В. Диалог с растением // Дельфис, № 2, 2004. С. 64.
точнее, с визуализацией. Неразвитость визуализации приводила к плачевным исходам – растения не слушались или выходили уродами. Интересно, что, например, «самый правильный» овес получился у агронома, который отчетливо представлял себе, как должны выглядеть здоровые или больные растения данного вида»[3]. Из сказанного напрашивается вывод: визуализация – мощнейшая энергия творчества и преображения мира, но с высокой энергией нужно уметь обращаться.
Тайны эйдетического мышления может прояснить творчество гениального изобретателя Николы Теслы. Николу Теслу (1856-1943) называют гением вне времени[4]. Автор более 300 патентов на изобретения выступал с лекциями о своих взглядах на творчество и природу мироздания. Тесла был первым, кто занимался изучением сверхсильных магнитных и электрических полей и заявлял, что он видит энергетическое будущее человечества в использовании энергии эфира (или энергонасыщенного вакуума). Более того, в своих изобретениях, многие из которых неразгаданны, по его свидетельствам, он использовал энергию эфира.
Тесла обладал способностью визуализации с детства. Он научился сознательно управлять яркими картинами воображения и развил свой метод материализации творческих концепций. Если в сон человек не может вмешаться, то здесь мы имеем дело именно с управляемым сознательным мышлением и воображением, которые создают индивидуальные творческие реальности – миры, в чем-то подобные сновидческой реальности.
Для Теслы процесс творчества проходит ряд этапов. Исходным импульсом является внешний раздражитель (раздражитель мышления и памяти), который появляется в виде чувства потребности в следующем изобретении. Это чувство может возникнуть спонтанно и без видимой связи с внешними обстоятельствами. Затем во внутренней творческой реальности начинают появляться идеи в виде геометрических образов. Приходит осознание принципа открытия, которое разворачивается в его физическую интерпретацию. Физика детализируется и уточняется в формализации (математической обработке). Теоретическая модель спускается на конкретный уровень, но той же внутренней творческой реальности: идет выявление необходимых технических свойств материалов, необходимых для непрерывного действия сконструированной физической модели. Мысленный эксперимент реализуется со всей полнотой конкретики: перед внутренним взором изобретателя его устройства работают при различных испытательных условиях вплоть до износа оборудования, по ходу дела осуществляется коррекция. Самое примечательное в том, что Тесла никогда не ошибался в своих расчетах и моделях!
Откуда появляются идеи?
[1] Крамской И.Н. Письма, статьи. С., 1965-1966. Т. 1. С. 235. Цит. по: Цыпин. Г.М. Психология музыкальной деятельности. Там же. С. 170.
[2] Там же. С. 195.
[3] Там же. С. 64.
[4]
См. материалы о Тесле: Абрамович В. Метафизика и космология ученого Николы Теслы // Дельфис, № 1-4, 1999. Имеется также две монографии на русском языке: Ржонсницкий Б.Н. Никола Тесла. M., 1959. Цверова Г.К. Никола Тесла. Л., 1974. К сожалению, я не смогла их получить в ИНИОНе, поскольку официально было заявлено о том, что эти книги никто не берет и они «завязаны веревочкой».
Согласно Тесле, Вселенная – живая система, а люди – это «автоматы», ведущие себя в связи с планами Творца. Человеческий мозг работает автоматически, реагируя на внешние (по отношению к нему) раздражители. Память – это всего лишь реакция человеческого мозга на повторяющийся внешний раздражитель. В биофизическом смысле памяти не существует, заявляет Тесла (хотя сам говорил на 7-8 языках). Человек – это проводник идей, идущих из мира идей в мир людей и практики. Эти взгляды близки идеям Будды (сознание как процесс) и Платона. Творчество Теслы исследователь его творчества В. Абрамович рассматривает как первый неоспоримый и ясный шаг в сторону объяснения доктрины Платона. Согласно Платону, математика есть связь между миром идей и миром вещей. Тесла указал на возможность слияния материального и духовного в человеческом сознании и Всеобщий закон резонанса. Если электромагнитные колебания взаимодействуют с тонкими планами, в таком случае числа – это некоторые отражения структуры организации электромагнитных полей. Математические алгоритмы отражают способы воплощения идей в физические объекты. Из современной математики Тесла использовал только ряды Фурье и простые выкладки Архимеда. Математика Теслы – это математика Пифагора и Платона (в высшем смысле). По Тесле, эфир представляет собой единое недифференцированное поле, состоящее из времени, пространства и энергии, а результатом резонирующих процессов является рождение физической материи. Время – реальный алгоритм овеществленной математики и создается из эфира благодаря резонансу физических систем, в эфир же оно и возвращается (сходные идеи выдвигает астрофизик Сагал, если вспомнить его «образ червоточин в мироздании»).
Для Теслы все в мире взаимосвязано: «Аристотель утверждал, что в космическом пространстве существует независимый высший дух, приводящий в движение и мысль – его главный атрибут. Точно так же и я уверен, что единый Космос объединен в материальном и духовном смысле. В космическом пространстве существует некое ядро, которое вечно притягивает нас, я чувствую его мощь и его ценности, посылаемые им по всей Вселенной и этим поддерживающие ее в гармонии. Я не проник в тайну этого ядра, но знаю, что оно существует, и когда я хочу придать ему какой-либо материальный атрибут, то думаю, что это СВЕТ, а когда пытаюсь постичь его духовное начало, тогда это – КРАСОТА и СОЧУВСТВИЕ. Тот, кто носит в себе эту веру, чувствует себя сильным, работает с радостью, ибо и сам чувствует себя частью общей гармонии»[1].
Я вовсе не призываю всем стать Теслой, тем более что овладение высшими возможностями человеческого духа сопряжено с мощнейшими энергиями творчества, до управления которыми еще предстоит дойти и отдельному человеку, и цивилизации в целом (измениться в корне). Скорее в сегодняшней ситуации можно и нужно обратить внимание на развитие внутренней культуры творчества – культуры наблюдения, культуры восприятия, культуры памяти, культуры мышления, культуры концентрации, культуры визуализации. В этом направлении возможно расширение управляющих функций сознания как когнитивной способности.
Подведем итоги.
Можно предвидеть, что совершенствование сознательного мышления пойдет по пути освоения внутреннего плана сознания. Он связан с раскрытием интроспективных способностей, таких, как концентрация, визуализация, самонаблюдение, саморефлексия, самоуправление. Синтез предполагает самоорганизацию творческой мысли, охватывающей внешние и внутренние уровни бытия человеческого существа.
Несомненный интерес представляют техники эйдетической визуализации. Под визуализацией или эйдетическим мышлением понимают способность в уме (или во внутреннем плане) создавать образы, насыщенные полнотой восприятия конкретного предмета. Вся полнота зрения, слуха, вкуса, осязания, обоняния и эмоционального переживания (совместно или по отдельности) может быть реализована в эйдетическом мышлении. Эйдетическое мышление различают по яркости образов, способности их удерживать в уме по своему усмотрению, способности управлять ими. Исследование визуализации приводит к выводам о глубокой зависимости развития продуктивного воображения от всех составляющих структуру психики, ее сознательных и неосознаваемых пластов; координации воли, мысли и чувства; умения интегрировать образное и аналитическое мышление; соединять когнитивные (информационные) и волевые (энергийно- гармонизирующие) стратегии. Развитая визуализация проявляет себя как дисциплинированная спонтанность, которая достигается овладением всеми психическими и когнитивными возможностями человека.
[1] Дельфис. Там же. № 4. С. 31.
Подобный логико- методологический вопрос в рамках анализируемой модели не находит ответа.
Если же идея сознания как эмерджентного высокоуровневого свойства, порождаемого на определенном этапе эволюции системы, дополняется компьютерной метафорой, мы получаем подход, рассматривающий сознание как свойство, возникающее на достаточно сложных уровнях вычисления. Тогда возможности, ассоциирующиеся с сознанием, предстают как эмерджентные свойства любой вычислительной системы с достаточным уровнем рекурсивной самомодификации. В таком случае ум оказывается представим в виде компьютерной программы, функционирующей в аппаратной среде, которая может быть цифровой или нервной (тогда мозг рассматривается как разновидность цифровой системы, основанной на бинарной структуре электрической активности нейронов). Так, например, Ф. Джонсон-Лэйярд считает[1], что способности к управлению и самосоотнесению, свойственные сознанию, должны быть присущи любой высокоуровневой вычислительной системе с исполнительным процессором, имеющим доступ к моделям самого себя и способность рекурсивно встраивать такие модели друг в друга.
В оценке возможностей моделирования естественного интеллекта с использованием компьютерных метафор Д. фон Хофштадтер идет еще дальше[2]. Если разум, по аналогии с программным обеспечением, не зависит от аппаратной среды системы, по отношению к которой он эмерджентен, то он оказывается «переносимым»: т.е. может быть реализован не только в нервной системе как среде. Это возможно, если способность сознания к самосоотнесению возникает на базе бинарной структуры электрической активности нейронов. Однако если оказывается, что самосоотносительная способность сознания коренится не в нейрональной двоичности, а в перцептивных схемах (базирующихся на ощущениях), тогда все-таки получается, что символизм сознания имеет качественную основу. А само сознание не может спонтанно возникнуть из системы, неспособной чувствовать – независимо от ее рекурсивной сложности.
Вспомним об идеях Витгенштейна о непрерывной открытости контекста нашего пропозиционального знания, Хайдеггера о Dasein, Баарса[3] – об импликативном контексте текущего осознания, Сёрля о «подоплеке»[4], Шютца – о неизбежно имплицитном, не подвергаемом сомнению «здравом смысле», который непрерывно реорганизует себя с точки зрения требований текущей ситуации0. Как отмечает Г. Хант, «мы не можем в явном виде сформулировать такую подоплеку. А если попытаемся, то получим нечто вроде Dasein Хайдеггера – «правило» которого состоит в экзистенциальной открытости миру. Подразумеваемый здравый смысл невозможно полностью определить, поскольку приближение к такого рода формальной вычислимости должно сразу же создавать у самосоотносительного, самоописывающего, символизирующего существа новую подразумеваемую подоплеку понимания. Совершенно не ясно, как с такого рода непрерывной реорганизацией могли бы справиться и недавно предложенные модели интерактивного, нерепрезентативного искусственного интеллекта…1 Как подчеркивают Дрейфус и Сёрль, трудно представить подобную непрерывную перестройку контекста в качестве любой вычислительной системы, тем самым не утратив самую сильную сторону формальных или экспертных систем, состоящую в их способности к поразительно сложным алгоритмам, основывающимся на правилах»2.
Таковы некоторые проблемные логико-методологиче- ские моменты, связанные с использованием компьютерной метафоры в анализе естественного интеллекта. Свои сложности возникают и при обращении к теоретико- информационным средствам. Чтобы разобраться с этими вопросами, полезно в самой общей форме проследить логику формирования точных средств анализа естественного интеллекта и, в частности, обратить внимание на некоторые важные особенности теоретико-информацион- ных средств, влияющих на наше понимание моделируемых с их помощью феноменов – сознания в том числе.
[1] Johnson Laird Ph. A computational analysis of consciousness // Consciousness in contemporary science. Oxford, 1988. P. 357-368; Johnson- Laird Ph. Mental models. Cambridge, 1983.
[2] Η ofStadter D. Gödel, Escher, Bach: An eternal golden braid. N.Y., 1979.
[3] Baars B. A cognitive theory of consciousness. Cambridge, 1988.
[4] Searle J. The rediscovery of the mind. Cambridge, 1992.
ТОЧНЫЕ СРЕДСТВА ИССЛЕДОВАНИЯ ЕСТЕСТВЕННОГО ИНТЕЛЛЕКТА
В настоящее время информационная и компьютерная метафоры являются, пожалуй, наиболее широко используемыми в анализе естественного интеллекта. В основе их применения в качестве моделей функционирования мозга и даже разума в целом (в частности, процессов научения и познания) лежит представление о том, что мозг, так же как и компьютер, перерабатывает информацию, причем правила соответствующих процессов, если их сформулировать в явном виде, весьма схожи. Поэтому можно рассматривать такие модели как верно отображающие природу анализируемого с их помощью феномена – разума, сознания – в целом. И тогда получается, что последние имеют информационную природу.
Насколько правомерен такой вывод? Какие важные моменты, определяющие природу естественного интеллекта, мы упускаем, когда распространяем теоретико- информационную, компьютерную метафору на понимание феномена сознания в целом? Можно ли предложить какие-то другие средства, использование которых позволит расширить наше видение природы человеческого разума, сделать его более адекватным?
Если говорить в самом общем виде, то в основе подхода, опирающегося на информационные и компьютерные модели естественного интеллекта, лежит идея о том, что сознание представляет собой эмерджентное свойство[1], возникающее на продвинутых стадиях функционирования системы. В частности, когда появляются способности самосоотнесения и управления работой других, низлежащих структур. Что же касается природы самих этих структур, то они соответственно могут рассматриваться как «более машинные», чем формирующийся на их основе феномен. И это позволяет прибегнуть к точным средствам анализа (количественным по своей природе) в изучении такого сложного, качественного явления, как сознание.
Данный методологический шаг может расцениваться как полезный и сильный, но только в том случае, если мы не забываем о естественной ограниченности самих средств анализа, которая может стать особенно значимой, когда речь идет об исследовании сложных неоднозначных качественных феноменов, каким, несомненно, является сознание. Поэтому обратимся сначала к анализу информационной и компьютерной метафор самих по себе, чтобы определить их сильные и слабые стороны и более или менее четко очертить границы их применимости в исследовании интеллектуальных процессов.
Методологические рифы компьютерной метафоры
Ярким представителем подхода, рассматривающего сознание как динамическое свойство определенных высокоуровневых паттернов нервной организации, является невролог Роджер Сперри, который одним из первых сформулировал идею о том, что сознание возникает как эмерджентное системное свойство высокоуровневых организационных процессов, протекающих в мозгу[2]. По его мнению, возникновение сознания на основе нервных процессов представляет собой межуровневый феномен, подобный возникновению молекул из квантовых полей: молекулы с присущими им химическими характеристиками рождаются из субатомной реальности, но непосредственно к ней несводятся. Свойства и функции сознания тоже не только несводимы к любой конкретной нервной подструктуре, но сами управляют составляющими более низкого порядка.
В целом это интересный и плодотворный подход. Однако в рамках данной модели без ответа остается один принципиальный вопрос: с каким именно этапом эволюции системы связано возникновение сознания как ее нового эмерджентного свойства (причем не исторически, а логически)? Должны ли мы принять, что зачатки сознания (хотя бы в минимальной и самой непроявлен- ной форме) присутствуют уже на уровне той реальности, которая предшествует рождению сознания и на базе которой оно затем и формируется? Иными словами, происходит ли рождение сознания на базе структурных элементов предшествующего уровня эволюции системы, уже обладающих зачатками чувствительности, которые затем и дадут толчок возникновению нового эмерджентного свойства, или же они полностью лишены даже тех зародышей будущего формирующегося на их базе качества, которое только в потенциале разовьется?
Например, в качестве одной из наиболее ранних, зачаточных форм, лежащих в основе будущей способности сознания, может рассматриваться простейшая форма чувствительности, которая представлена в форме субъективной составляющей переживания организмами их способности к движению. Существует ли такая чувствительность у одноклеточных организмов, вовсе не имеющих нейронов? И если да, то как глубоко в структуру материи простирается это свойство? Можем ли мы сказать, что имеется уровень развития субстрата, который был бы лишен подобной проточувствительности, но на каком-то отдаленном этапе эволюции системы тем не менее мы могли бы наблюдать рождение сознания у соответствующего организма?
Иными словами, если мы определяем сознание как эмерджентное свойство, в какой-то момент возникающее из имеющегося уровня организации системы, то встает методологический вопрос: существуют ли на этом предыдущем уровне жизни системы зачатки, зерна будущего нового свойства? И если да, то когда и на какой основе возникают и формируются сами эти зачатки? Следует ли признать их изначально и по природе присущими всему живому? Если мы отвечаем на этот вопрос положительно (т.е. некая простейшая форма проточувствительности, лежащая в основе последующего формирования сознания, изначально присуща тем структурам, на базе которых позднее развивается сознание), тогда, в некотором смысле, получается, что сознание (пусть и в зачаточной, прото- форме) изначально присуще тем структурам, на базе которых, как постулируется, оно лишь потом возникнет. Если нет, то как, где, когда, на какой основе возникают и рождаются те зачатки проточувствительности, из которых когда-то в будущем, на продвинутом уровне эволюции системы, разовьется сознание как новое эмерджентное свойство? Данная дилемма фактически воспроизводит тот же вопрос о логике возникновения сознания, но только адресуя его к более ранним стадиям формирования и развития системы и соответственно формулируя его по отношению к более ранним, лежащим в основе формирования сознания, ее свойствам/качествам.
[1] Эмерджентным называют свойство, которым обладает система как целое, но не ее части. Применительно к сознанию это будет означать, что оно несводимо к работе сетей, на основе функционирования которых возникает. Иными словами, последние имеют иную, чем сознание, природу.
[2] Sperry КW. Structure and significance of the consciousness revolution // Journal of Mind and Behavior. 1987, N8. P. 37-66; Sperry R.W. In defense of mentalism and emergent interaction // Journal of Mind and Behavior. 1991, № 12. P. 221-246.
Информационная метафора: сильные и слабые стороны
Теория информации, разработанная Норбертом Винером и Клодом Шенноном в сороковых годах прошлого столетия, является важным разделом кибернетики. Сама же кибернетика как научное направление зародилась во время Второй мировой войны, когда назрела необходи-
1 Preston В. Heidegger and artificial intelligence // Philosophy and Phenomenology Research, 1993, № 53. P. 43-69.
2 Хант Г. О природе сознания: С когнитивной, феноменологической и трансперсональной точек зрения. M., 2004. С. 113-114.
мость в исследованиях, связанных с обнаружением и уничтожением самолетов противника. В русле решения этой практической задачи потребовалось создать теорию самоуправляющихся и саморегулирующихся машин, что и привело к возникновению науки, ознаменовавшей новый подход к проблемам связи и управления. Норберт Винер дал ей название кибернетика (от греч. kybernetes – «кормчий»)1. Кибернетики занялись описанием систем на уровне паттернов связи, особенно в замкнутых цепях и сетях.
Концептуальная структура новой научной дисциплины была разработана в ходе плодотворных творческих встреч в Нью-Йорке, известных как конференции Мэйси. Эти встречи объединили уникальную группу высокоодаренных профессионалов из разных областей знания, которые вели продуктивный междисциплинарный диалог, разрабатывая новые идеи и методы мышления. В их числе были Норберт Винер, Джон фон Нойманн и Грегори Бейтсон.
Центральной идеей работы Винера была концепция обратной связи. Данное понятие выражает такое свойство систем, как способность учитывать результаты собственного функционирования и видоизменять параметры своей последующей работы на этой основе (экспликация принципа научения и саморегуляции). Со временем Винер от частной идеи изучения паттернов связи и управления, встречающихся у животных и возможных у машин, перешел к общей идее паттерна как ключевой характеристики жизни: «Мы всего лишь завихрения в потоке вечно текущей реки», – писал он. «Мы – не вещество, которое ждет и терпит; мы – паттерны, которые продолжают и утверждают себя»2.
Среди задач, поставленных перед собой первыми кибернетиками, была задача выявления нейромеханиз- мов, лежащих в основе психических явлений, и описания их точными математическими средствами.
В 50-60-х гг. Росс Эшби, нейробиолог по образованию, вплотную занялся разработкой кибернетических моделей нейронных процессов, тем самым дав толчок развитию когнитивных наук. При этом он четко разграничил энер-
1 Wiener N. Cybernetics. N.Y., 1948.
2 Wiener N. The human use of human beings. N.Y., 1950. P. 27.
гетически открытые и, выражаясь современным языком, организационно закрытые системы. Эшби писал: «Кибернетика может… быть определена как наука, изучающая системы, открытые для энергии, но закрытые для информации и управления – информационно непроницаемые*[1].
Исследования нервной системы человека привели к идее осмысления мозга как логического устройства, своего рода схемы, основными элементами которой выступали нейроны. Эта концепция сыграла роль решающего звена в создании цифровых компьютеров, что, в свою очередь, обеспечило интеллектуальную базу для нового подхода к исследованию психики.
Компьютерная метафора психической деятельности доминировала в когнитивной науке и в области исследований естественного интеллекта на протяжении нескольких последующих десятилетий. Основная идея этого подхода заключалась в том, что функционирование человеческого мозга до такой степени напоминает работу компьютера, что научение попросту может быть определено как процесс обработки информации, т.е. основанного на некотором наборе правил манипулирования символами. И поскольку фон Нойманн и ранние кибернетики полагали, что человеческий мозг обрабатывает информацию подобно компьютеру, им казалось вполне естественным считать компьютер моделью мозга и даже разума в целом. Прямым следствием этого представления явились интенсивные разработки в области искусственного интеллекта.
Подобно картезианской модели тела как заводных часов, модель мозга как компьютера поначалу не вызывала сомнений и выглядела довольно многообещающе: открывала новые перспективы в понимании процессов научения и обрисовывала новые горизонты в исследованиях интеллектуальных процессов. Однако, став своего рода общим местом в работах по моделированию естественного интеллекта (как раз вследствие своей плодотворности), она понемногу начала дезориентировать как обычных людей (так сказать, «широкую публику»), так и самих исследователей. Физик и популяризатор науки Ф. Капра отмечает: «Ученые-компьютерщики внесли значительную лепту в бетонирование догмы об обработке информации, используя выражения типа «интеллект», «память» и «язык» для описания компьютеров, что побудило большинство людей – включая и самих ученых – думать, что эти понятия относятся к хорошо известным человеческим феноменам. Это, однако, оказалось глубоким заблуждением, которое позволяет поддерживать и даже укреплять картезианский образ людей-машин»1.
Еще одним важным направлением развития исследований, лежавших в основе современных моделей естественного интеллекта, стала разработка теории систем. Основоположниками в этой области были философ, медик, экономист Александр Богданов и биолог Людвиг фон Берталанфи. Как отмечает Ф. Капра: «Оба они признавали, что в открытых системах одновременное взаимодействие множества переменных формирует паттерны организации, характерные для жизни, но у них не было средств описания процессов возникновения этих паттернов в математической форме. Говоря техническим языком, математика того времени была ограничена линейными уравнениями, которые не годятся для описания в высшей степени нелинейной природы живых систем»2. И хотя кибернетики, занимаясь нелинейными феноменами петель обратной связи и нейронных сетей, взялись за разработку нелинейной математики, подлинный прорыв в этой области связан с развитием нового поколения мощных компьютеров, позволивших производить огромные массивы вычислений с колоссальной скоростью. Так заложилась основа для взаимопроникновения и плодотворного соединения идей, средств и возможностей информационного и компьютерного моделирования в анализе естественного интеллекта.
Таковы, в самом общем виде, некоторые важные моменты формирования и развития компьютерных и тео- ретико-информационных метафор и моделей, активно используемых в современных исследованиях мыслительных процессов человека. Однако если мы теперь обратимся к анализу самих этих средств, то увидим, что, несмотря на широту применения, с ними далеко не все так однозна-
1 Капра Ф. Паутина жизни. Κ., М., 2003. С. 85.
2 Там же. С. 97.
чно, как это может показаться на первый взгляд. Сначала более подробно остановимся на понятии информации.
Само это понятие родилось в ходе попыток Клода Шеннона, работавшего в «Белл телефон», определить производительность телеграфных и телефонных линий и выработать основу для тарифов на оплату сообщений. Соответственно объектом интереса в теории информации оказался сигнал, передаваемый через канал с помехами, а вовсе не содержательный, смысловой аспект сообщения. Поэтому термин «информация» использовался как сугубо технический, связанный с количественной стороной сообщений (количество бит передаваемой по сетям информации) и существенно отличался по содержанию от обыденного понимания термина «информация», вызывающего у людей ассоциации со смыслом сообщения. Как пишет Капра, именно смешение понятий «информация» и «сигнал» побудило кибернетиков назвать свое детище теорией информации, а не теорией сигналов, что на самом деле было бы гораздо точнее.
И как это часто случается, все подобного рода тонкости остались за пределами сферы массового сознания научного сообщества, в результате чего данный термин (с его на самом деле чисто технической экспликацией) в умах ученых оказался прочно соотнесен с интуицией, стоящей за его общеязыковым употреблением. Это привело к «бесконечным заблуждениям»1. В частности, к избыточному энтузиазму в истолковании естественного интеллекта в терминах теоретико-информационной и компьютерной метафор. И я вполне согласна с Ф. Капрой, который вслед за X. фон Форстером утверждает, что в основе укоренившегося в научной культуре использования понятия информации, а также связываемых с ним ожиданий лежит «досадная лингвистическая ошибка»2.
[1] Ashby R. Introduction to cybernetics. N.Y., 1956. P. 4.
Конечно, в настоящее время упрощенное представление первых кибернетиков о компьютерной природе естественного интеллекта вызывает уже не тот энтузиазм, что на заре становления парадигмы: накоплено слишком много данных, свидетельствующих о том, что по многим параметрам он совершенно отличен от машинного. Например, исследо-
1 Капра Ф. Паутина жизни. С. 82.
2 Там же. С. 82.
вания в области когнитивных дисциплин показывают, что «нервная система человека не обрабатывает никакой информации (в том смысле, что готовые дискретные элементы существуют во внешнем мире и отбираются познающей системой), но взаимодействует с окружающей средой, непрерывно видоизменяя свою структуру. К тому же ней- робиологи обнаружили серьезные доказательства того, что человеческий интеллект, человеческая память и человеческие решения никогда не бывают полностью рациональными, зато всегда окрашены эмоциями… Наше мышление всегда сопровождается телесными ощущениями и процессами. Мы, правда, нередко стараемся подавить их, но всегда думаем вместе со своим телом…»[1], чего конечно же нельзя сказать о компьютерах.
Вот на этой последней идее о том, что человек думает вместе со своим телом (а я бы даже сказала, что человек – в значительной степени – думает именно своим телом), остановимся немного подробнее, поскольку это действительно очень важный момент, который отличает работу естественного интеллекта от искусственного, зачастую недооцениваемый исследователями. И прежде всего потому, что в нашей ментальной традиции укоренено представление о «думании» как о чисто мыслительном процессе, осуществляемом, если говорить упрощенно, «головой». А если расшифровывать это представление, то мозгом, нервной системой, ну и – до некоторой степени – органами чувств, поставляющими первым двум информацию для переработки.
На самом же деле уже в исходном неявном допущении («думает голова») заложено самое большое огрубление природы естественно-интеллектуальных процессов, которое затем, последовательно разворачиваясь, приводит к завышенным ожиданиям в отношении возможностей искусственного интеллекта. Такие ожидания кристаллизуются в форме методологических вопросов, подобных следующим: может ли компьютер думать? Способен ли он чувствовать? В состоянии ли машинный интеллект когда- нибудь родить свою цивилизацию, могущую потеснить или вовсе вытеснить человеческую? и т.п.
Логика такой направленности мыслей и ожиданий совершенно понятна. Ведь если мыслительные процессы – это то, что происходит в голове человека, и они уже сейчас довольно хорошо описываются средствами информационной и компьютерной метафор, то идея о том, что дальнейшее развитие и совершенствование этих средств на ка- ком-нибудь этапе родит такую же (или сопоставимую) сложность, как и человеческая интеллектуальность, не кажется абсурдной. И оспорить ее невозможно, иначе как обратившись к базовому неявному допущению: думает голова. В действительности же все обстоит совсем иначе: человек думает всем своим существом, всем телом, и те составляющие мыслительных процессов, которые протекают в голове (мозге), – лишь часть общетелесных процессов.
Посмотрим, как реализуется на практике «думание телом».
Мудрые говорят: «Великий путь нетруден для того, кто не оказывает предпочтения». На практике это означает стратегию не бороться с тем, что есть. Однако практически все мы не таковы: человеку трудно принять имеющееся, если оно расходится с его чаяниями, не отвечает ожиданиям. На примере анализа этой ситуации удобно проследить, как связано функционирование ума и тела, до какой степени процессы сознания, с одной стороны, обусловливают телесные, с другой – обусловливаются ими.
Известный психотерапевт, создатель метода Хакоми- терапии, Рон Курц пишет: «Тело мобилизуется, чтобы справиться с ситуациями так, как ум их понимает. Таким образом, тело отражает жизнь ума. Наши интерпретации, предрасположенности, ожидания и планы – это все влияет на тело. Когда у вас есть какие-то ожидания, тело готово действовать в соответствии с ними. Когда вы настроены злиться, вы обязательно найдете повод. Если у вас есть предпочтения, вы обязательно мобилизуете свое тело. Если у вас есть какие-то желания, если вы хотите, чтобы что-то произошло определенным образом, если вы эмоционально привязаны к результатам своих усилий и выборов, то в этом участвует ваше тело. Нельзя даже сильно чего-то захотеть, чтобы тело не «схватилось» при этой мысли. Если вы позволите себе хотя бы на мгновение почувствовать настроение желания, стремления, то заметите, как ваше тело напрягается. Как большая рука, тело хватается за желаемый результат. Когда нет предпочтений, нет насилия по отношению к телу, нет страстного «хватания». Человек без предпочтений принимает то, что есть. При такой гибкости нет усилий и нет насилия. Когда изучаешь и понимаешь свои напряжения в теле, то многое узнаешь о своих глубинных убеждениях»[2].
Мыслительные процессы, состояния сознания человека настолько тесно переплетены с его телесностью, что, по сути, составляют единое целое. Наша привычка разрывать их, а затем рассматривать и анализировать изолированно, как если бы в реальности они такими и были: разум только думал, а тело только действовало и чувствовало, – приводит к тому, что компьютерные метафоры сначала начинают восприниматься как достаточно точно описывающие работу ума, а затем и вообще ставится вопрос, а не могут ли компьютеры думать? В самом деле: считают они гораздо лучше человека, вариантов анализируют больше, ошибаются несопоставимо реже, почему бы не приписать им и мыслительные способности? А то, что они в металлических корпусах (ну или если разобрать машину, то на разных носителях), как будто и не принципиально, ведь схемы информационных процессов, алгоритмы решения задач вроде бы сходны с человеческими?
Подводя короткий итог проведенному анализу, хочу заметить следующее. Я вижу два важных момента, вызывающих множество затруднений и споров в современных исследованиях природы естественного интеллекта точными средствами. Первое – это то, что теоретико-множественное понятие информации, имеющее на самом деле совершенно техническое значение в конкретной теории (более точно передаваемое термином «сигнал»), при обсуждении общих вопросов используется как содержательное, которое в языковой интуиции носителей, в том числе профессионалов, занимающихся созданием и исследованием моделей естественного интеллекта, ассоциируется со смысловой характеристикой сообщения. В результате возникает неоправданное ощущение, по сути, иллюзия, что, говоря об информации в компьютерных моделях интеллекта, мы говорим о содержательной составляющей, о смысле сообщений.
И второй момент: жизнь и работа ума сначала отрываются от жизни и работы тела, а потом задается вопрос, а вообще, чем отличается искусственный интеллект от естественного? То, что «тело» другое, спору нет, но ведь «ум»-то работает похоже?
Это такое же заблуждение, как и то, что, оперируя понятием информации, мы характеризуем смысловую составляющую сообщений, говорим о содержательной, а не о количественной их стороне. Следует иметь в виду, что интеллект, который оказывается объектом интереса в компьютерных и теоретико-информационных метафорах, – это изначально, исходно, независимо от того, насколько адекватно он затем моделируется, – совсем не тот феномен, который присущ реальному, живому человеку. Он всего лишь составная часть – если так можно выразиться, вершина айсберга, каким является реальный мыслящий субстрат, более адекватно представимый как <ум-тело>.
[1] Капра Ф. Паутина жизни. С. 85.
[2] Кури, Р. Телесно-ориентированная психотерапия. Метод Хакоми. М., 2004. С. 62-64.
Конечно, в настоящее время упрощенное представление первых кибернетиков о компьютерной природе естественного интеллекта вызывает уже не тот энтузиазм, что на заре становления парадигмы: накоплено слишком много данных, свидетельствующих о том, что по многим параметрам он совершенно отличен от машинного. Например, исследо-
1 Капра Ф. Паутина жизни. С. 82.
2 Там же. С. 82.
вания в области когнитивных дисциплин показывают, что «нервная система человека не обрабатывает никакой информации (в том смысле, что готовые дискретные элементы существуют во внешнем мире и отбираются познающей системой), но взаимодействует с окружающей средой, непрерывно видоизменяя свою структуру. К тому же ней- робиологи обнаружили серьезные доказательства того, что человеческий интеллект, человеческая память и человеческие решения никогда не бывают полностью рациональными, зато всегда окрашены эмоциями… Наше мышление всегда сопровождается телесными ощущениями и процессами. Мы, правда, нередко стараемся подавить их, но всегда думаем вместе со своим телом…»[1], чего конечно же нельзя сказать о компьютерах.
Вот на этой последней идее о том, что человек думает вместе со своим телом (а я бы даже сказала, что человек – в значительной степени – думает именно своим телом), остановимся немного подробнее, поскольку это действительно очень важный момент, который отличает работу естественного интеллекта от искусственного, зачастую недооцениваемый исследователями. И прежде всего потому, что в нашей ментальной традиции укоренено представление о «думании» как о чисто мыслительном процессе, осуществляемом, если говорить упрощенно, «головой». А если расшифровывать это представление, то мозгом, нервной системой, ну и – до некоторой степени – органами чувств, поставляющими первым двум информацию для переработки.
На самом же деле уже в исходном неявном допущении («думает голова») заложено самое большое огрубление природы естественно-интеллектуальных процессов, которое затем, последовательно разворачиваясь, приводит к завышенным ожиданиям в отношении возможностей искусственного интеллекта. Такие ожидания кристаллизуются в форме методологических вопросов, подобных следующим: может ли компьютер думать? Способен ли он чувствовать? В состоянии ли машинный интеллект когда- нибудь родить свою цивилизацию, могущую потеснить или вовсе вытеснить человеческую? и т.п.
Логика такой направленности мыслей и ожиданий совершенно понятна. Ведь если мыслительные процессы – это то, что происходит в голове человека, и они уже сейчас довольно хорошо описываются средствами информационной и компьютерной метафор, то идея о том, что дальнейшее развитие и совершенствование этих средств на ка- ком-нибудь этапе родит такую же (или сопоставимую) сложность, как и человеческая интеллектуальность, не кажется абсурдной. И оспорить ее невозможно, иначе как обратившись к базовому неявному допущению: думает голова. В действительности же все обстоит совсем иначе: человек думает всем своим существом, всем телом, и те составляющие мыслительных процессов, которые протекают в голове (мозге), – лишь часть общетелесных процессов.
Посмотрим, как реализуется на практике «думание телом».
Мудрые говорят: «Великий путь нетруден для того, кто не оказывает предпочтения». На практике это означает стратегию не бороться с тем, что есть. Однако практически все мы не таковы: человеку трудно принять имеющееся, если оно расходится с его чаяниями, не отвечает ожиданиям. На примере анализа этой ситуации удобно проследить, как связано функционирование ума и тела, до какой степени процессы сознания, с одной стороны, обусловливают телесные, с другой – обусловливаются ими.
Известный психотерапевт, создатель метода Хакоми- терапии, Рон Курц пишет: «Тело мобилизуется, чтобы справиться с ситуациями так, как ум их понимает. Таким образом, тело отражает жизнь ума. Наши интерпретации, предрасположенности, ожидания и планы – это все влияет на тело. Когда у вас есть какие-то ожидания, тело готово действовать в соответствии с ними. Когда вы настроены злиться, вы обязательно найдете повод. Если у вас есть предпочтения, вы обязательно мобилизуете свое тело. Если у вас есть какие-то желания, если вы хотите, чтобы что-то произошло определенным образом, если вы эмоционально привязаны к результатам своих усилий и выборов, то в этом участвует ваше тело. Нельзя даже сильно чего-то захотеть, чтобы тело не «схватилось» при этой мысли. Если вы позволите себе хотя бы на мгновение почувствовать настроение желания, стремления, то заметите, как ваше тело напрягается. Как большая рука, тело хватается за желаемый результат. Когда нет предпочтений, нет насилия по отношению к телу, нет страстного «хватания». Человек без предпочтений принимает то, что есть. При такой гибкости нет усилий и нет насилия. Когда изучаешь и понимаешь свои напряжения в теле, то многое узнаешь о своих глубинных убеждениях»[2].
Мыслительные процессы, состояния сознания человека настолько тесно переплетены с его телесностью, что, по сути, составляют единое целое. Наша привычка разрывать их, а затем рассматривать и анализировать изолированно, как если бы в реальности они такими и были: разум только думал, а тело только действовало и чувствовало, – приводит к тому, что компьютерные метафоры сначала начинают восприниматься как достаточно точно описывающие работу ума, а затем и вообще ставится вопрос, а не могут ли компьютеры думать? В самом деле: считают они гораздо лучше человека, вариантов анализируют больше, ошибаются несопоставимо реже, почему бы не приписать им и мыслительные способности? А то, что они в металлических корпусах (ну или если разобрать машину, то на разных носителях), как будто и не принципиально, ведь схемы информационных процессов, алгоритмы решения задач вроде бы сходны с человеческими?
Подводя короткий итог проведенному анализу, хочу заметить следующее. Я вижу два важных момента, вызывающих множество затруднений и споров в современных исследованиях природы естественного интеллекта точными средствами. Первое – это то, что теоретико-множественное понятие информации, имеющее на самом деле совершенно техническое значение в конкретной теории (более точно передаваемое термином «сигнал»), при обсуждении общих вопросов используется как содержательное, которое в языковой интуиции носителей, в том числе профессионалов, занимающихся созданием и исследованием моделей естественного интеллекта, ассоциируется со смысловой характеристикой сообщения. В результате возникает неоправданное ощущение, по сути, иллюзия, что, говоря об информации в компьютерных моделях интеллекта, мы говорим о содержательной составляющей, о смысле сообщений.
И второй момент: жизнь и работа ума сначала отрываются от жизни и работы тела, а потом задается вопрос, а вообще, чем отличается искусственный интеллект от естественного? То, что «тело» другое, спору нет, но ведь «ум»-то работает похоже?
Это такое же заблуждение, как и то, что, оперируя понятием информации, мы характеризуем смысловую составляющую сообщений, говорим о содержательной, а не о количественной их стороне. Следует иметь в виду, что интеллект, который оказывается объектом интереса в компьютерных и теоретико-информационных метафорах, – это изначально, исходно, независимо от того, насколько адекватно он затем моделируется, – совсем не тот феномен, который присущ реальному, живому человеку. Он всего лишь составная часть – если так можно выразиться, вершина айсберга, каким является реальный мыслящий субстрат, более адекватно представимый как <ум-тело>.
[1] Капра Ф. Паутина жизни. С. 85.
[2] Кури, Р. Телесно-ориентированная психотерапия. Метод Хакоми. М., 2004. С. 62-64.
В основе обоих этих типов заблуждений-иллюзий, характерных для современного состояния исследований естественного интеллекта, на мой взгляд, лежит следующая общая черта: для изучения интенсионального[1] по своей природе феномена используются экстенсиональные[2] средства. Само по себе это не плохо и не хорошо. Это оправданное упрощение в исследовании сложного явления. Проблемы и неоправданные ожидания начинают возникать, когда естественная ограниченность самих средств анализа не осознается, забывается, упускается из виду. Тогда начинает казаться, что средства эти таковы и есть, какими себя внешне, на уровне поверхностного восприятия, заявляют: а именно понятие информации (в том виде, как оно разработано в конкретной технической теории) имеет отношение к смысловой составляющей сообщения, а компьютерные модели интеллекта описывают работу подлинного живого ума (который на самом деле есть <ум-тело>).
Характеризуя ситуацию в целом, можно сказать, что понятие информации, также как и теоретико-инфор- мационные модели естественного интеллекта, – представляют собой полезные, но достаточно сильно огрубляющие исследуемый феномен средства, которые при неаккуратном обращении (например, неправомерной экстраполяции) создают иллюзию большей механистичности мыслительных процессов, чем это есть в действительности. Конечно, любая модель для того и строится, чтобы за счет опрощения исследуемого феномена сделать какие-то новые шаги в его понимании, которые не были бы возможны, имей мы дело с реальной его сложностью и многоплановостью. Но дело в том, что подобного рода упрощения допустимы и плодотворны до тех пор, пока исследование не вступает в сферу тонких моментов, где как раз отбрасываемые или обесцениваемые факторы начинают играть ключевую роль. В таком случае подобная модель может довольно сильно искажать подлинные характеристики исследуемого.
Именно так дело обстоит в сфере анализа естественно- интеллектуальных процессов: пока речь идет о моделировании отдельных аспектов работы ума (в частности, тех, что связаны с задачами распознавания объектов и «вычисления» их характеристик), информационные метафоры полезны и помогают прояснить важные моменты в функционировании мышления и мозга. Но если пытаться распространить их на понимание феномена мышления и сознания в целом, окажется, что такое моделирование искажает протекание реальных процессов.
Ситуация с использованием понятия «информация» для моделирования мыслительных (познавательных) процессов напоминает мне трудности в сфере логического исследования естественного языка (проблема машинного перевода), возникающие тогда, когда речь начинает идти о достаточно сложных контекстах. В частности, оказывается, что логические средства, вполне адекватные и надежные до тех пор, пока не затрагиваются эпистеми- ческие контексты1, становятся ограниченными и мало-
1 Контексты, содержащие выражения «верит», «знает», «полагает», «надеется» и т.п., иными словами, те, которые ссылаются на когнитивные или психологические состояния человека.
пригодными, когда содержание высказывания уже не может моделироваться через множество возможных миров[3]. Т.е. если для анализа контекста требуется учесть не просто его истинностные значения (в каких возможных мирах оно истинно), а аспект знания, в частности состояние знания субъекта, относительно которого данное высказывание формулируется.
Трудности использования экстенсиональных средств в анализе интенсиональных контекстов
Как известно, в свое время Готтлобом Фреге был введен принцип взаимозаменимости, смысл которого можно выразить следующим образом: в случае замены подопера- торного выражения на логически эквивалентное ему значение всего контекста не меняется. Например, если мы скажем, что «по законам математики 2×2=4», это будет истинным суждением. Теперь, если мы заменим выражение 2×2=4 на логически эквивалентное ему[4] 22 = 4, то получим новое суждение: «По законам математики 22 = 4». Оно тоже истинно.
Теперь немного изменим условия. Исходным выражением у нас будет такое: «Петя знает, что 2×2=4». Соответственно получаемым из него путем подстановки логически эквивалентного ему «22 = 4» будет «Петя знает, что 22 = 4». Нетрудно заметить, что второе высказывание может быть ложным даже и при истинности первого, т.к., допустим, если Петя – ученик младших классов, то на определенном отрезке времени он уже будет знать, что 2×2=4, но не знать, что 22 равно 4.
На этих примерах мы видим особенность так называемых интенсиональных контекстов: для них логическая эквивалентность[5] выражений не является достаточным основанием для взаимозаменимости. Иными словами, в интенсиональном контексте при замене подоператорного выражения на логически эквивалентное ему (т.е. совпадающее с ним по значению во всех возможных мирах), из истинного предложения мы можем получить ложное. Это значит, что в определенного типа контекстах (в частности, требующих обращения к анализу сферы знания субъекта) логическая эквивалентность выражений не является формальным аналогом синонимии (смыслового тождества) и оказывается недостаточной для взаимозаменимости.
Таким образом, в случае, если смысл выражения (интенсиональная характеристика) приравнивается к множеству значений в множестве возможных миров (экстенсиональная характеристика), в определенного типа контекстах (описывающих состояние знания и сознания субъекта) из исходного истинного предложения – при замене подоператорного выражения на логически эквивалентное ему – мы можем получить ложное.
Теперь вернемся к понятию информации в том варианте, в каком оно содержится в одноименной теории. Поскольку информация определяется как выбор одного или нескольких сигналов, параметров, вариантов, альтернатив из множества возможных, понятно, что базовым для него выступает, как и в только что рассмотренном примере, понятие множества: в частности, сопоставление исходного множества возможных вариантов с остающимся в результате принятия во внимание оцениваемой информации. И степень информативности сообщения оценивается в зависимости от его способности уменьшать потенциально возможное количество вариантов (в идеале сводя его к единице – это будет максимально информативное сообщение).
[1] Требующего для своего анализа обращения к содержанию, смыслу высказывания.
[2] Опирающиеся на количественные, теоретико-множественные характеристики.
[3] Экстенсиональная по своей природе характеристика. Возможные миры – это логически возможные описания состояний. Например, для двух переменных ρ и q это будет множество {pq, p-q, -pq, -p-q}, где – — отрицание.
[4] Логически эквивалентными называются выражения, значения истинности которых совпадают во всех возможных мирах.
[5] Совпадение по значению во всех возможных мирах.
На мой взгляд, как и в приводившемся выше примере, здесь мы имеем дело с экстенсиональным выражением интенсиональной, по своей природе, характеристики, которая на интуитивном уровне теснее соотносится с понятиями «содержание», «смысл», чем с понятиями «множество», «значение». Однако при этом выражается она именно через экстенсиональные параметры: множество исходных возможных вариантов и множество вариантов, остающихся в результате принятия во внимание оцениваемой информации, а также соотношение между этими величинами. В результате, как я полагаю, на определенном уровне работы с данным понятием (при распространении его в сферу анализа индивидуального знания) возможно возникновение парадоксов, подобных тем, что встречаются в логике при попытках применения экстенсиональных по своей природе средств для анализа эписте- мических контекстов.
Каким же образом имеет смысл определить понятие информации, чтобы передать его качественную составляющую, в явной форме увязать его с содержанием, смыслом сообщения? У меня нет готового ответа на этот вопрос. Но перспективными в этом плане мне представляются понятия «идеи», «паттернаорганизации» и «научения как процесса жизни».
Ресурсность понятия идеи
Если информация – это, исходно, даже этимологически, осведомленность[1], то корень в этом выражении – «ведом», т.е. нечто, имеющее отношение к знанию, «веда- нию» чего-то. Чего? Возможно, того, на основании чего как раз и может быть произведен выбор из исходных (логически, теоретически, практически) возможных альтернатив?
А на основании чего происходит такое о-с-ведом-ление? Если мы будем считать, что на основе информации, то получается круг. Тогда, может, имеет смысл принять, что это происходит на основе внутреннего опыта? Например, Теодор Росзак в своем «Культе информации» показывает, что не информация создает идеи, а идеи создают информацию. Идеи представляют собой интегрирующие паттерны, которые возникают не из информации, а из опыта.
Мне ключевыми в этом определении видятся понятия «паттерна» и «внутреннего опыта». Но сначала о паттернах. Еще Норберт Винер подчеркивал, что закодированное сообщение представляет собой, по сути, паттерн организации. Проводя аналогию между паттернами связи и паттернами организации в живых системах, он подготовил почву для осмысления живой системы как совокупности паттернов. Φ. Капра вообще считает, что для того, чтобы понять феномен самоорганизации, нужно сначала понять важность идеи паттерна. «Идея паттерна организации – конфигурации взаимоотношений, характерной для определенной системы, – стала объектом кибернетического системного мышления и с тех пор остается важнейшей концепцией. С системной точки зрения понимание жизни начинается с понимания паттерна. Паттерны не могут быть измерены или взвешены. Они должны быть обозначены, вычерчены. Чтобы понять паттерн, мы должны обозначить конфигурацию взаимоотношений. Структура включает количества, паттерн – качества»[2].
Итак, идеи можно рассматривать как интегрирующие паттерны организации, которые возникают не из информации, а из опыта. Причем, я бы сказала, не просто из опыта, а из внутреннего опыта. Последнее мне кажется особенно важным, потому что главное отличие идеи от информации я усматриваю в том, что первая рождается, создается человеком внутри его собственной когнитивной системы и в этом смысле может рассматриваться как форма выражения его внутренней природы. Вторая же усваивается извне и, выступая внешним по отношению к субъекту, не является выражением его собственной природы, параметров его личности.
Следовательно, можно сказать, что идеи репрезентируют параметры глубинного «я» своего создателя, включающие и сознание, и телесность. Этот момент представляется принципиальным: как уже отмечалось, лишь в компьютерных метафорах ум (сознание) может жить и функционировать вне тела. Реальный, живой интеллект неразрывно связан с телесностью. И даже не в том смысле, что, не будь тела, никакой интеллект бы не существовал, а в том, что параметры восприятия, хранения, репрезентации информации существенным образом обусловлены специфически человеческой телесностью. Иными словами, все операции сознания, все механизмы восприятия несут на себе отпечаток нашей телесности. И более того, они именно таковы, какими являются, исключительно и всецело потому, что такова телесность человека, задающая параметры, горизонты, среды их нормального функционирования.
Информация, напротив, это то «постороннее», что усваивается извне. Характерно, что даже в теории информации (которая, как мы выяснили, даже и не совсем информация, а в большей мере сигнал) информация – это то, что передается по каналам связи, и в этом смысле можно сказать, приходит к человеку откуда-то. Воспринятая обезличенно, она и в самом деле может без особого ущерба для адекватности анализироваться изолированно и от телесности, и от индивидуального опыта субъекта. Именно восприятие информации (но не идеи) может осуществляться относительно безэмоционально, вне задействования для ее переживания-проживания телесности человека: «головой», но не всем его существом (субстратом <ум-тело>).
Идея же – это то, что вызревает и рождается внутри. И как любой ребенок несет на себе печать своих родителей (и генетическую, и культурную), так и идея несет на себе отпечаток личности своего создателя. Она репрезентирует параметры его глубинного мира, включая разум (причем как осознанные, так и бессознательные компоненты) и телесность (отраженную и представленную и в логике генеза идеи, и в специфике переживания-проживания субъектом ее содержания).
Если же приходящая извне, по существу, внешняя для данного конкретного индивида информация по той или иной причине глубоко затрагивает его личностно, начинает восприниматься эмоционально, всем существом человека, она для него проходит обратную трансформацию, вновь превращаясь в идею (только теперь не по отношению к своему творцу, а к ее нынешнему восприемнику). Соответственно она оказывается по-другому представленной в его нейронных сетях в частности и в его внутреннем мире в целом. Можно предположить, что отличие прежде всего будет касаться локализованности (для информации) и, напротив, разлитости (для идеи) в пространстве человеческой телесности. Информация, скорее всего, будет по преимуществу репрезентирована в нейронных сетях головного мозга (именно поэтому информационные процессы, осуществляемые «головой», лучше моделируются точными средствами). Идеи же, на мой взгляд, будут представлены средствами всей телесности человека. По этой причине неосознаваемые аспекты знания, креативные моменты в мышлении (существенным образом соотнесенные с бессознательным и с телесностью) пока не поддаются анализу точными средствами.
[1] Informatio и означает на латыни осведомленность.
[2] Капра Ф. Паутина жизни. С. 97.
Еще одно важное отличие: идея связана с аспектом порождения, со становящимся в динамике естественного интеллекта. Информация – с готовым, завершенным. Если жб, как было отмечено выше, «личностность» восприятия данным конкретным субъектом внешней для него информации вновь превратит ее в идею, она изменит свой когнитивный статус, превратившись из застывшего знания вновь в становящееся, готовое не к рутинному, а к инсайтному изменению. Именно поэтому вовлеченное, заинтересованное, телесное (всем своим существом) восприятие характерно для креативных личностей.
Итак, сопоставляя понятия «идеи» и «информации» в роли потенциальных средств анализа естественного интеллекта, я хотела бы, прежде всего, обратить внимание на такой ключевой момент их динамики: информация – это то, что имеет направленность извне – вовнутрь, идея же, напротив, изнутри – вовне. В связи с этим идея является выражением и репрезентацией глубинных параметров личности ее создателя-творца, информация же (для кого-то и когда-то бывшая идеей и выражающая параметры личности своего творца), для человека, получившего ее как внешний продукт, нет. В этом смысле можно сказать, что информация нечувствительна, безразлична к параметрам личности и внутреннего мира субъекта. Поэтому когда мы исследуем естественный интеллект в терминах информации, мы оставляем за бортом все то, что составляет внутренний багаж человека, выражает его уникальную и неповторимую индивидуальность. Понятно, что в этом случае за пределами рассмотрения оказываются все те моменты, которые связаны с не-всеобщим. И тогда неудивительно, что, анализируя знание некоего конкретного Пети из, допустим, второго класса, мы лишаемся возможности учесть индивидуальные особенности его системы знания и оказываемся вынужденными иметь дело лишь со всеобщим в ней.
А именно с тем, что выражения «2×2=4» и «22=4» совпадают по значению во всех возможных мирах и, следовательно, без ущерба для истинности могут быть заменены одно на другое в любых контекстах. В том числе и в тех, где речь идет о знании-мнении субъекта. Например, «Петя из второго класса знает, что…». В результате мы, естественно, получаем несоответствие. А значит, вся таким образом описываемая (репрезентируемая, моделируемая) система знания оказывается внутренне противоречивой, тривиализируется. Это делает наши средства анализа естественного интеллекта неадекватными, слишком слабыми для моделирования интересующего феномена.
Напротив, оперируя понятием идеи, мы имеем возможность учесть индивидуальное, личностное в структуре естественного интеллекта. Кроме того, доступным оказывается рассмотрение элементов инсайтной динамики мышления, в отличие от рутинной преобразовательной деятельности, осуществляемой в рамках оперирования информацией. Все аспекты телесного знания, самым непосредственным образом соотнесенные с бессознательным в человеке, также оказываются увязаны не с понятием информации, а с понятием идеи.
В результате проведенного исследования становится понятным, какого рода ограничения компьютерной и информационной метафор являются самым уязвимым местом программ анализа естественного интеллекта. В первую очередь это невозможность на основе использования понятия информации в качестве модельного средства учесть компоненты внутреннего опыта субъекта, пред- ставимые в совокупном телесном переживании-знании, которые на уровне сознания могут быть вообще не представлены, но которые самым серьезным образом влияют на все мыслительные процессы человека. А во-вторых, это неспособность анализировать состояния знания конкретного индивида, а не некоего усредненного субъекта, который в своей мыслительной активности безупречно логичен и универсально осведомлен. Становится также понятным, сколь малый слой реальных мыслительных стратегий (процессов) моделируется средствами теоретико-информацион- ного подхода: это как тонкий поверхностный пласт внешних волн над глубиной и толщей океана.
Исходя из всего вышеизложенного, перспективы в моделировании естественно-интеллектуальных процессов я связываю с использованием понятия «идеи» как паттерна организации внутреннего опыта субъекта и экспликацией его в форме, допускающей последующее создание на его основе новых модельных средств.
НОВЫЕ ЛОГИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ СРЕДСТВА И ФЕНОМЕН СОЗНАНИЯ
Понятие индивидуальной объективной реальности
Итак, анализ сильных и слабых сторон теоретико- информационной и компьютерной метафор побуждает искать средства исследования естественного интеллекта, которые были бы в первую очередь более личностно ориентированными. А именно от безукоризненно-всеобщего, лишенного индивидуальных черт интеллекта (который и в самом деле больше напоминает машинный, чем естественный) позволяли продвинуться к изучению индивидуального разума живой личности. Перспективным в этом плане представляется использование понятий «паттерн организации как ключевая характеристика всего живого», «идея как паттерн организации внутреннего мира человека, ее продуцировавшего».
В качестве второго шага, ведущего в этом же направлении (в направлении усиления содержательной, «жизненной» компоненты в исследованиях естественно-интеллек- туальных процессов), я предлагаю следующий: дополнить существующее в современной картине мира представление об объективной реальности как данной раз и навсегда, одной на всех, понятием индивидуальной объективной реальности. В этом случае в нашем распоряжении окажется понятие, которое позволит говорить об объективном не только как имеющем отношение к тому, что свойственно человеку как виду, но и об индивидуальном, о том, что непосредственно соотнесено с отдельным человеком, не безразлично к параметрам его личности.
На мой взгляд, когда мы говорим об объективной реальности в привычном ключе, мы, сами того не замечая, совершаем подмену одного смысла концепта «быть объективным» (в значении «существовать вне и независимо от субъекта») другим: быть нечувствительным, безразличным к индивидуальным качествам отдельного человека. Отсюда и рождается неоправданное ожидание, по сути, иллюзия, что объективная реальность для всех одинакова. Это побуждает к тому, чтобы ссылку на параметры реальности, в которой действует (мыслит, воспринимает, ощущает и переживает) субъект, убирать из анализа его интеллектуальной деятельности: зачем, ведь реальность одна на всех?
Попробую пояснить свою позицию. Объективный мир предстает любому существу таким, каким оно способно его видеть. Последнее обусловлено перцептивными и когнитивными характеристикам самого существа, поэтому тот срез реальности, с которым устанавливается контакт, в точности соответствует сущностным параметрам воспринимающего. Психика человека содержит такие составляющие, как сознание и бессознательное, поэтому ему будут открыты, доступны не только те пласты реальности, взаимодействие с которыми осознается им, но и те, взаимодействие с которыми не осознается, не отслеживается.
Например, человек, отдыхающий тихим летним вечером в месте, где обитают летучие мыши, в какой-то момент может испытать странное чувство напряжения и тревоги, хотя если он этих существ непосредственно не видит, то не будет даже иметь представления о том, почему оно возникло. Тем не менее чувство напряженности может быть настолько отчетливым, что заставит его начать оглядываться в поисках источника неприятных неясных ощущений. Это значит, что на уровне сознания соответствующее воздействие не представлено (считается, что сигналы в ультразвуковом диапазоне человек не распознает), тем не менее бессознательно им зафиксированы некие компоненты причиняющего дискомфорт воздействия.
Или же классический эксперимент с засветкой ладони[1]. Проводились исследования, в которых испытуемым предлагалась ситуация, где на их ладонь сначала воздействовали обычным светом (при этом сами они не видели этого), а затем следовал не слишком сильный, но достаточно неприятный удар током. Испытуемые могли избежать его, если им удавалось зафиксировать момент засветки. Так вот, оказалось, что, если их предупреждали, что существует некий предварительный сигнал о приближающемся ударе током, они научались распознавать момент засветки. Иначе говоря, под угрозой неприятного физического воздействия и при условии информированности о том, что его можно избежать, если проявить достаточное внимание, самые обычные люди оказались в состоянии ладонью воспринимать свет. На уровне сознания такое воздействие не было представлено вообще (сами испытуемые, даже научившись избегать удара, не могли определить ни свои ощущения, ни свои мысли по поводу этих ощущений: они «просто» убирали ладонь после ее засветки и перед ударом током). На бессознательном же уровне они были способны зафиксировать воздействие, которое, как считается, человек не распознает.
Таким образом, среди в принципе доступных восприятию человека воздействий окружающей среды есть такие, которые он способен на сознательном уровне отследить и зафиксировать, и такие, которые он не способен осознавать в обычных условиях. Тем не менее на бессознательном уровне многие из них распознаются и фиксируются, влияя и на поведение человека, и на его настроение, и на принимаемые им решения, и на общие оценки происходящего. Так вот, по моему убеждению, в основе общепринятого представления о наличии единой для всех объективной реальности лежит именно спектр воздействий, которые человек не просто воспринимает, но способен осознать, что воспринимает (способен осознать, что соответствующие воздействия имеют место). Я же считаю необходимым расширить репертуар методологических средств анализа вопросов, связанных с исследованием природы человека, за счет введения понятия «индивидуальной объективной реальности», в которое предлагаю включить такие аспекты среды (внутренней и внешней), которые вообще воспринимаются человеком, включая и те, взаимодействие с которыми хотя и имеет место, но в обычных условиях оказывается недоступным осознава- нию. Тогда получается, что индивидуальные объективные реальности всех людей различны и существуют наряду с неким усредненным представлением о единой для всех общей объективной реальности.
Почему же люди убеждены, что объективная реальность для всех одна и та же?
Параметры сознания у всех современных, живущих в данный момент, в данной культуре людей в значительной степени совпадают, поэтому осознаваемая составляющая индивидуальной объективной реальности каждого конкретного члена сообщества будет практически идентичной (или, по крайней мере, весьма сходной). Так рождается стихийная убежденность в том, что объективная реальность на всех одна. На самом же деле это не так. Объективная реальность (причем именно объективная, а не субъективная, что и так понятно) для каждого – своя, просто осознаваемая ее составляющая – да еще в той своей части, относительно которой человек может сформулировать свои впечатления, – практически одинакова для людей, принадлежащих к одной культуре. В том числе и потому, что язык, задающий и категориальные возможности выражения впечатлений, и сами границы осознава- ния таких впечатлений, являются для них общим.
Поэтому можно сказать, что индивидуальная объективная реальность для каждого – своя, но совершенно оправданно (с достаточным на то основанием) она воспринимается членами сообщества как одна и та же, общая для всех (и именно на этот аспект переносится стихийное убеждение в ее «объективности»). Происходить это будет потому, что из объективно данного субъекту в собственных непосредственных ощущениях отдавать себе отчет относительно наличия соответствующего опыта он будет лишь в той его части, которая преодолела барьер сознания. Иначе говоря, сам он будет иметь представление только об осознаваемых компонентах собственного опыта и, следовательно, только о тех аспектах реальности, которые и обусловили формирование таких компонентов. Те же составляющие собственных восприятий, впечатлений, состояний, которые остаются за порогом его сознания (хотя их источником послужили не менее объективные аспекты реальности, чем те, что лежали в основе осознаваемых впечатлений1), хотя и не войдут в осознаваемую им самим картину мира, тем не менее на подсознательном и бессознательном уровне будут зафиксированы его репрезентативными системами. А это значит, что компоненты окружающего, лежавшие в основе соответствующих впечатлений, хотя и не будут субъектом отслеживаться как реально существующие и воздействующие на него (потому что он даже не отдает себе отчета в существовании собственных впечатлений от взаимодействия с ними, а значит, не осознает и то, что лежало в основе получения таких впечатлений), тем не менее составят важную часть его индивидуальной объективной реальности. По объему наверняка даже большую, чем те аспекты объективной реальности, в воздействии которых на себя человек не сомневается. Выражено же для передачи другим (допустим, чтобы сопоставить свои впечатления с опытом других людей и убедиться, что они одни и те же или же, напротив, различаются) может быть еще меньшая часть действительно воспринятого человеком. Потому что язык, как мы знаем, отстроен в соответствии с параметрами восприятия, общими для всех членов данной культуры, являющихся носителями сходного генетического материала.
[1] Гиппенрейтер Ю.Б. Введение в общую психологию. М., 1997. С. 173.
Таким образом, нет оснований для того, чтобы говорить, что объективная реальность для всех одна и та же, не только потому, что мы не знаем, какова она для других, но и прежде всего потому, что мы на уровне сознания не знаем, какова она для нас самих. Мы знаем ее только в той части, восприятие аспектов которой зафиксировано нашим сознанием, но мы не знаем, какова она в той части, которая остается вне этого поля. (И уж тем более относительно этой ее части не можем сообщить другим о том, что реальность, по нашему внутреннему ощущению, такова.)
Итак, индивидуальная объективная реальность – это действительно объективная реальность, которая существует вне и независимо от нас и дана нам в непосредственных ощущениях. Но она индивидуальна, т.к. ее параметры обусловлены параметрами восприятия данного
1 В вышеприведенных примерах это короткие сигналы летучих мышеи, издаваемые в ультразвуковом диапазоне, а также воздействие светом на ладони испытуемых.
конкретного индивида. В том числе генетическими, культурными, языковыми аспектами, а также всеми теми, которые задаются личностной историей его формирования и развития. И прежде всего, телесностью. Потому что именно телесность самым существенным образом обусловливает параметры восприятия.
По большому счету телесность живого существа и есть тот инструмент, посредством которого внешний мир обретает представленность во внутреннем, становится явленным. Реальность пчелы, реальность летучей мыши и реальность человека различаются, потому что к ней обращены различные инструменты восприятия и репрезентации (в форме различной телесности). Как справедливо отмечает Тинберген, все животные – от низших на эволюционной лестнице до высших, – хотя и живут в одном мире, «можно сказать, живут в разных мирах, т.к. каждое животное лучше воспринимает ту часть окружения, которая помогает ему процветать… Мир выглядит для нас таким, каким позволяют увидеть его наши органы чувств».[1] Так, летучая мышь, в отличие от человека, способна воспринимать в ультразвуковом диапазоне, а пчела видит в ультрафиолетовом спектре. Реальности пчелы, человека и летучей мыши будут различаться.
Что же практически ценного дает введение понятия индивидуальной объективной реальности в плане возможностей и перспектив анализа естественного интеллекта?
Прежде всего, при таком подходе ум больше не может рассматриваться как нечто достаточно адекватно анализируемое вне связи с телесностью, поскольку интеллектуальные предиспозиции субъекта, а значит, и разворачивающаяся перед ним индивидуальная объективная реальность принципиальным образом обусловлены его телесностью, задающей все особенности функционирования систем восприятия, репрезентации, обработки и хранения информации. Во-вторых, субъект, состояние сознания которого анализируется, больше не выступает как некий усредненный представитель человеческого рода, лишенный личностных качеств, потому что такая реальность хотя и объективна, но индивидуальна. И наконец, картина мира, формирующая- с я в сознании человека, больше не может восприниматься в отрыве от всего объема поступившей информации, в том числе и той, которая осталась вне сферы осознания, но представлена в его репрезентативных системах, определяя все параметры его функционирования (принятие решений, действия, эмоции, оценки, мысли) — не важно, осознает он это или нет.
И еще один полезный момент.
Если мы введем в научный оборот понятие «индивидуальной объективной реальности», то исчезнет флер загадочности, мистичности у многих феноменов. Например, представителю технократической цивилизации кажется иррациональной способность аборигенов получать информацию такими путями, которые для европейца совершенно недоступны. Обычно это интерпретируют следующим образом: просто у представителей примитивных популяций задействованы каналы поступления информации, которые европейцы блокируют у себя. Это правда, но не вся. Вернее, это поверхностное решение. Существует и более глубокое: параметры личности и культуры у представителей примитивных культур иные, чем у европейцев. Поэтому наложение таких разных матриц на универсум дает разные индивидуальные реальности. Иными словами, в реальности членов примитивного сообщества дым костра соседнего стойбища действительно передает полную, детальную, а главное, абсолютно достоверную информацию и о числе людей, и о том, что они сейчас делают, и об их планах на ближайшее будущее1.
Важный момент: первопричина того, что примитив «читает» эту информацию, а европеец не «читает», не в том, что у первого работают какие-то дополнительные каналы поступления информации, чем у европейцев (они работают, но не это главное), а в том, что индивидуальные реальности членов примитивного сообщества иные, чем у членов технократической культуры. В объективной реальности, с которой имеют дело представители аборигенных культур и которая рождается как совокупный продукт сопряжения множеств индивидуальных реальностей членов их сообщества, дым также отчетливо инфор-
1 Если европейцы удивляются тому, что аборигены это воспринимают, то те не меньше удивляются тому, как можно этого не воспринимать.
мативен в отношении репрезентируемой ситуации, как в реальности европейцев речь.
Ну вот представим себе, удивились ли бы мы, если бы в присутствии какого-то лица нам сообщили о чем-либо, при этом присутствовавший слышал сообщение, и мы считали бы, что этот язык ему знаком, но он ничего бы не воспринял из сказанного? Разве это было бы для нас не странно? И если бы он стал спрашивать нас, а как мы узнали о том, о чем узнали, разве мы смогли бы ответить на это что-либо иное, кроме: «Но ведь об этом нам только что сказали»?
Сходная ситуация и здесь. Однако человеку технократической культуры с этим трудно согласиться, потому что у него существует иллюзия, что для всех фактически здоровых людей реальность одна и та же. А если она одна и та же, то все то, что воспринимает другой, но не воспринимаю я, – или его галлюцинация, или моя неполноценность. На самом же деле это не так: здоровы и полноценны и те и другие – и те, кто считает, что существует информация, недоступная восприятию обычного человека в нормальных условиях (нередко именуемая экстрасенсорной), и те, кто считает, что такой информации нет. Просто реальность первых такова, а реальность вторых – такова, что обусловлена особенностями самих людей, придерживающихся подобных верований. Иными словами, первым (в соответствии с параметрами их личности) открываются для взаимодействия такие пласты реальности, где есть информация, которую человек воспринимает, условно говоря, экстрасенсорно; вторым – те, где такой информации не существует. И опять-таки это является отражением и выражением их личностей, их личностных особенностей. Поэтому справедливо и первое и второе, хотя соответствующие суждения выглядят взаимоисключающими.
[1] Тинберген Н. Поведение животных. M., 1985. С. 40.
Принцип диады в отношении человека и мира
Еще одно методологически значимое для анализа природы человека уточнение: я убеждена, что мир как глубинная реальность устроен таким образом, что он не функционирует изолированно от субъекта. И я хотела бы выразить это отношение в виде следующего принципа, который буду называть принципом диады: мир стремится подстроиться под диспозиции субъекта, соответствовать его ожиданиям.
Обычно когда говорят «человек и мир – одно целое», подразумевают некое размытое, позитивно окрашенное переживание единения, целостности человека и мира, растворенности первого во втором и т.п. Я предполагаю гораздо более жесткое содержание: человек и мир действительно составляют целое, и это проявляется в том, что параметры составляющей «человек» влияют на параметры составляющей «мир», причем не метафорически, а самым буквальным образом: мир обнаруживает себя человеку в том обличии, который воспроизводит базовые параметры, характеристики самог этого человека. Иными словами, отношения в диаде «человек-мир» организованы таким образом, что мир (как глубинная реальность1) подстраивается под диспозиции субъекта. Система стремится соответствовать его ожиданиям, полаганиям, убеждениям, верованиям. Иными словами, мир поворачивается к нам той стороной, которую мы готовы видеть. А видеть мы готовы то, что соответствует нашей собственной внутренней природе. (Именно поэтому суфии говорят, что стать невидимым легко: надо просто, чтобы твои действия не соответствовали ожиданиям окружающих.)
Тогда можно сказать, что индивидуальная реальность данного конкретного человека представляет собой результат наложения матрицы его внутренней природы на универсум мира. Когда накладывается матрица эго, человек
1 Я считаю необходимым различать поверхностную и глубинную (другие наименования: подлинную, изначальную, конечную) реальности. Поверхностной я буду называть объективную реальность повседневности человека, а глубинной – ту, из которой первая разворачивается и которая лежит в ее основе. В дальнейшем, чтобы уменьшить число стилистических повторов, для ссылки на глубинную реальность могут использоваться сокращения «ds» (от «deep structure» – в значении «глубинная структура») и «vs» (от «volume structure» в значении «объемная реальность», «реальность объема»). Термины «глубинная реальность» и «объемная реальность» используются просто как разные формы выражения одного и того же качества изначальной реальности: ее базового статуса по отношению к объективной. Последнюю я рассматриваю как плоскостную, поверхностную. Соответственно для указания на этот ее статус (опять же по стилистическим соображениям) может использоваться сокращение «ss» – поверхностная структура (от «surfacestructure»).
видит те аспекты, которые соответствуют параметрам его эго. Они могут быть для него неприятны, но тем не менее они достаточно приемлемы, чтобы пройти барьер цензуры сознания. Если же на мир накладывается матрица глубинной структуры субъекта, то и результатом такого взаи- модействия-запроса будет картина мира, отвечающая потребностям, ожиданиям, чувствам и желаниям этих пластов индивида (о которых он, между прочим, на уровне сознания может быть не осведомлен, и даже, скорее всего, будет не осведомлен).
Так и получается, что человек подозрительный, не склонный доверять другим, будет регулярно попадать в ситуации, которые будут убеждать его, что он прав: другим действительно верить нельзя. И чем сильнее становится его вера в это, тем больше его мир (подлинный, реальный мир жизненных ситуаций) будет напоминать королевство кривых зеркал, где все – ложь и обман1. Агрессивному человеку мир откроется как агрессивный. Более того, в ситуациях, которые будут к нему «подтягиваться», обнаружится много такого, что будет провоцировать его на проявления агрессии и тем самым как бы подкреплять его базовую уверенность, что именно такие формы взаимодействия конструктивны и оправданны.
Подобное понимание взаимообусловленности событий характерно для многих духовных традиций. Вот как об этом говорят суфии:
«Мир – проекция твоих чувств
Космос – форма божественного закона,
Твой здравомыслящий отец.
Когда ты испытываешь по отношению к нему
Неблагодарность,
Очертания мира кажутся злобными и уродливыми.
Помирись с этим отцом, с изысканностью узоров,
И все пережитое наполнится ощущением близости»2.
Или еще:
«Когда вы думаете, что ваш отец
Повинен в несправедливости,
1 Как говорят персонажи в фильме «Бездна»: «Ты везде видишь заговор» – «Так везде и есть заговор!»
2 РумиДжелал ад Дин. Сокровища вспоминания. M., 2002. С. 139.
Его лицо выглядит жестоким.
Иосиф своим завистливым братьям
Казался опасным.
Когда вы помиритесь с отцом,
Он будет выглядеть умиротворенным и дружелюбным.
Весь мир есть форма истинности.
Когда человек не ощущает благодарности к ней,
Форма выглядит так, как он это ощущает.
Она отражает его злобу,
Его своекорыстие и страх.
Помирись с Вселенной.
Возрадуйся в ней.
Она преобразится в золото. Воскрешение
Наступит сейчас. Каждое мгновение —
Новые красоты.
И никогда никакой скуки!
Вместо нее изобильный, изливающийся
Звук многих источников в твоих ушах»[1].
Итак, главную особенность природы мира глубинной реальности я усматриваю в том, что в отношении него действует принцип относительности, сродни эйнштейновскому: позиция наблюдателя влияет на поведение системы. Мир объективной реальности – это результат наложения матрицы эго на vs-мир, т.е. это результат поверхностного взгляда на него со стороны плоскостной структуры. Поскольку эго у всех членов данного социума довольно отчетливо отстроено в соответствии с общепринятыми и общекультурными стандартами, а также потому, что в его основе – общие для человека, как вида, формы и средства восприятия и переработки информации, постольку объективная реальность (реальность консенсуса) всеми здоровыми членами данного сообщества при нормальных условиях видится практически одинаково.
Иное дело индивидуальные реальности. Они различаются по многим причинам: и из-за индивидуальных особенностей организации и функционирования средств восприятия и переработки информации, допустимых в границах нормы; и из-за специфики личностной истории, определяющей характер регулятивов, усвоенных человеком от своих близких (и прежде всего, родителей); и из-за различий физической, телесной организации людей (а тело и является тем «инструментом», который репрезентирует своими средствами информацию, поступающую с различных пластов vs-реальности).
В общем, логика понятна. Человек не просто «видит» в окружающем то, что ожидает, что готов увидеть. Фундаментальной характеристикой глубинной реальности является то, что она действительно подстраивается под диспозиции субъекта. Параметры наблюдателя влияют на поведение системы: система стремится оправдать его ожидания. Описывая ситуацию, человек описывает себя, потому что система ведет себя в соответствии с его ожиданиями. Как и говорят суфии, в мире представлено все. Но реализуется в отношении данного субъекта то, что соответствует его предиспозициям. В итоге человек имеет дело – на практике, а не в фантазиях – именно с той реальностью, которая воображается, мнится ему, в подлинность которой он верит.
В этом я вижу глубинный смысл утверждения «по вере вашей дано вам будет». В этом же я вижу реализацию принципа справедливости воздаяния: природа глубинной реальности такова, что человек обрекается на то, чтобы на своем опыте испытать, опробовать то, что он адресует миру, примерить на себя тот «костюмчик», который сшит по его собственным меркам.
[1] Руми Джелал ad-Дин. Цит. соч. С. 159-160.
В этом же я вижу смысл метафоры «зеркало», которая так часто встречается в дзэнских текстах: мир – лишь зеркало, в которое человек смотрится, чтобы увидеть себя. Это не просто красивые слова. Это верные описания логики отношения человека и мира, но не ss-мира (мира объективной реальности), а ds-, vs-мира, мира глубинной реальности.
Учитывая такую логику взаимодействия и взаимообусловливания разного типа реальностей, оказывается возможным понять, как получается, что одновременно могут сосуществовать не просто различные, но и взаимоисключающие представления о природе того или иного феномена (что сплошь и рядом встречается в истории науки и духовной культуры). Причем сторонники одного подхода на протяжении многих лет (а то и десятилетий) никак не могут убедить сторонников другого в своей правоте – какие бы исчерпывающие (с их точки зрения) аргументы они ни приводили. А сторонники другого никак не могут опровергнуть приверженцев первого, какие бы сокрушительные (на их взгляд) доводы они ни выдвигали. Нередко такое положение вещей объясняют многоплановостью феномена, явившегося предметом спора, из-за чего каждый с определенным на то основанием увидит в нем что-то свое, и это увиденное окажется чему-то реально соответствующим1. Я же считаю, что главная причина здесь в иной, чем это принято думать, логике отношений между реальностью жизненных ситуаций человека и его внутренним миром, кристаллизованным в системе убеждений и верований. Дело в иной логике взаимоотношения реальностей, обусловливающей возможность отстраивания действительной подлинной реальности жизненных ситуаций в соответствии с ожиданиями, верованиями субъекта.
Например, в тибетской традиции представители школ Вайбхашика и Сватантрика утверждали, что внешние объекты имеют истинное существование. Читтаматрины же не признавали истинного существования внешних объектов2. Диспуты представителей этих школ, возникших около 150 г. до н.э., длившиеся много лет, так и не выявили победителя. Иными словами, ни один из представителей другой школы, т.е. человек, придерживающийся иных базовых установок, не смог убедить своих оппонентов в собственной правоте.
Если мы будем исходить из предположения о том, что спорившие были людьми нормальными, это наводит на размышления. Ведь нормальный человек склонен признать свою неправоту, если получает убедительное доказательство. Значит, природа приводившихся доказательств была такова, что она представлялась бесспорной лишь для приверженцев собственной традиции, но не для оппонентов. Однако это (в условиях допущения, что оппоненты – вменяемые, здравомыслящие люди) означает, что каждая из сторон говорила о каких-то таких вещах, которые в рамках их реальности имели статус бесспорных, но в рамках реальности оппонентов таковыми не являлись.
1 Поэтому – в этом смысле – «частично» верным.
2 Таи Ситу па. Относительный мир, абсолютный ум. M., 1997. С. 167.
На мой взгляд, это может объясняться тем, что люди, придерживаясь некоторых базовых убеждений о природе мира, в соответствии с принципом диады (глубинная реальность стремится подстроиться под диспозиции субъекта) оказываются в положении, когда перед ними разворачивается реальность, соответствующая их ожиданиям. И тогда то, что они видят (воспринимают, ощущают) в окружающем, действительно подкрепляет их базовые установки (потому что поверхностная реальность их жизненных ситуаций и разворачивалась из глубинной, с тем чтобы соответствовать их ожиданиям). В результате их выводы о природе реального кажутся им бесспорными, имеющими статус совершенно очевидных для любого непредвзятого человека. Однако их оппоненты, имея альтернативные убеждения, обращают к глубинной реальности именно их, и именно в соответствии с ними из нее по принципу диады развернется поверхностная реальность, подкрепляющая уже эти взгляды. В подобным образом организованной реальности именно эти (напомню, альтернативные первым) представления будут казаться бесспорными и даже в некоторых случаях иметь статус непосредственно данных. И спорящие не будут понимать, почему такие очевидные для них вещи не убеждают оппонентов – ведь все буквально «само собой разумеется».
Фокус в том, что статус самоочевидного такие положения будут иметь только в реальностях сторонников тех идей, в ответ на обращение которых к глубинной реальности из нее и развернулись поверхностные реальности, соответствующие этим ожиданиям (установкам). Поэтому если долгое время ни одна из сторон не может убедить другую в своей правоте, дело не обязательно в злокозненности оппонентов, не желающих видеть очевидного и согласиться с бесспорным. Дело может быть в том, что обращение к глубинной реальности альтернативных базовых установок обусловит разворачивание из нее альтернативных типов поверхностных реальностей (альтернативных по параметру предмета спора). По этой причине самоочевидное для одного (как действительно чуть ли не непосредственно данное в прямом опыте) окажется абсолютно неочевидным для другого (реальность которого отстроена в соответствии с другими базовыми принципами, из-за чего то, что послужило предметом спора, в ней действительно не встречается или встречается в ином обличии).
Иными словами, ситуация затянувшегося диспута, на мой взгляд, свидетельствует о том, что обсуждаемые положения, которые выдвигаются и отстаиваются противоборствующими сторонами, очень тесно связаны с параметрами индивидуальных реальностей спорящих. Причем затрагивают базовые параметры этих реальностей, поскольку для тех, чью реальность они отображают, положения выступают как очевидные, наглядные, чуть ли не в непосредственном опыте данные. Для оппонентов же (точнее, людей, индивидуальные реальности которых отличаются по некоторым фундаментальным параметрам), они оказываются не просто неубедительными, но неверными, не соответствующими параметрам их реальностей.
Еще раз подчеркну: видимое, усматриваемое каждым в мире – это не его иллюзия, это верное восприятие того, какова реальность. Одна небольшая оговорка: какова та реальность, которая открывается ему, вступает во взаимодействие с ним. И она действительно дана будет ему в непосредственных ощущениях. И в этом смысле она абсолютно физична, подлинна, материальна, объективна. Но она дана ему в ощущениях – и это причина того, почему она индивидуальна.
Феномен двойственности как ближайшее
выражение качества недвойственности
Я исхожу из того, что изначально человек – существо целостное, глубинная природа которого единосущностна природе мира и так же, как мир, недуальна, недвойственна. Двойственность, проявляющаяся в наличии привычных для человека современной технократической культуры форм восприятия и репрезентации информации в соответствии с законом непротиворечия, привносится в его мир на определенном этапе филогенетической эволюции. Что это за этап – однозначно сказать трудно, но полагаю, что в метафорической форме он представлен в библейском мифе о грехопадении, повествующем о том, что человек познал добро и зло и был изгнан из рая после того, как нарушил Божий запрет и вкусил от древа познани я добра и зла. После этого, как мы помним, он ощутил себя нагим и, устыдившись, попытался спрятаться от своего Создателя.
Мне очень близка позиция известного антрополога, многие годы посвятившего работе с так называемыми «звездными детьми» (их еще называют «дети индиго») Георга Кюлевинда, который также считает миф о грехопадении информативным в отношении понимания глубинных процессов когнитивной эволюции человека. Вот, в частности, что он пишет по этому поводу: «Относительно мотива грехопадения, который повторяется в каждом ребенке, следует сделать два замечания. Первое касается двух мест в книге Бытия (I Мс 2,25; 3,7-11), где мы читаем: «И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились. <…> И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опояса- ния. И воззвал Господь Бог к Адаму и сказал ему: где ты? Он сказал: голос Твой я услышал в раю, и убоялся, что я наг, и скрылся. И сказал: кто сказал тебе, что ты наг? Не ел ли ты от дерева…?» До грехопадения нагим было тело человека, но не он. После грехопадения он ощущает себя телом, теперь становится нагим он[1]. Возглас: «Адам, где ты?» указывает на выпадение из непосредственного единства. Второе замечание: в том, кто говорит о двойственности, кто ощущает раздвоение, в том должна действовать инстанция, не подлежащая раздвоению, иначе оно не было бы ощутимо. Эта инстанция так мало осознает себя, что само ее присутствие в большинстве случаев вообще не замечается. Нечто похожее происходит, например, при сравнении двух языков. Мы не замечаем, что для этого сравнения необходимо независимое от языка, сверхъязыковое мышление. Заметить это – означало бы сделать первый шаг к осуществлению истинной самости»[2].
Итак, судя по всему, диссоциированность привносится в мир человека в момент, представленный в Библии как грехопадение, и проявляется в том, что а) отныне его самоощущение претерпевает коренные изменения: во внутреннем мире телесность оказывается представлена как самостоятельное переживание; б) из неприятия себя как изолированно ощущаемой телесности рождается феномен идентификации с тем, что в человеке, условно говоря, не-тело.
Однако здесь важно не только то, что с момента диссоциации человек получает возможность изолированно переживать собственную телесность, но прежде всего то, что в этом акте впервые возникает феномен самоидентификации. Изначально человек встроен, включен в мир не просто как одна из его составных частей, а как он же – т.е. мир, – просто в какой-то одной, отдельной своей ипостаси а именно: в форме, соответствующей специфически человеческой телесной организации. Так чувствующий человек не выделяет себя из мира, потому что он в полном объеме буквально соприроден ему. Соответственно отсутствует позиция наблюдателя по отношению к происходящему в себе или в мире. (Да и самого представления о «происходящем-во-мне» и «происходящем-в-мире» не существует вследствие недуальности мира, а значит, и человека, являющегося лишь конкретной структурой, формой его проявления.)
[1] Замечу в скобках: на мой взгляд, самый корень, концентрированное выражение драмы диссоциированного человека в том, что отныне, ощущая
себя телом, он отождествляет себя с «головой», с умом.
[2] * Кюлевинд Г. Звездные дети. М., 2005. С. 171.
В таком исходном ощущении человеком себя как некой синкретичной целостности отдельно не представлены также «тело» и «ум», потому что их – как изолированных, имеющих самостоятельное существование субъективных данностей – до привнесения в его мир двойственности – тоже не существует. Однако после того как этот «фильтр» восприятия (разбиение на противоположности) проникает в мир человека, такие ощущения появляются, и одно из них – связанное с опытом изолированного переживания собственной телесности – вызывает у него чувство стыда. Соответственно рождается стремление отождествить себя с тем, что в нем самом не есть так ощущаемое тело. А это как раз и будет идеализация, конденсированная в понятии эго, самости. В качестве своего феноменологического субстрата она имеет под собой иллюзию, мнимость, представимую как пространство поверхности (оно же – пространство границы, потому что в другом своем функциональном аспекте именно эго, самость будут отделять человека от мира и внешнего, и внутреннего). Эта иллюзия в предлагаемой модели соотносится с третьим, производным, уровнем организации телесности человека – «организм как новая самостоятельно действующая в мире единица».
Отождествление себя с одной из страт собственной телесности равносильно формированию позиции наблюдателя по отношению к потоку жизни: человек выпадает из целостного процесса жизни, где не было ни «я», ни «ты», ни «оно», а было ощущение разлитого единства, целостности с миром (впрочем, и самих понятий «я» и «мир» не существовало, раз не было двойственности). Отныне же локус самоидентификации человек размещает «в голове», которая теперь, если так можно выразиться, – «все то, что не тело». В соответствии с изменившимся самоощущением, сопровождаемым рождением самоосознавания, появляются представления о том, что хорошо, что плохо, что правильно, что неправильно, что постыдно, что добродетельно. Своей телесности человек, переживший диссоциацию, стыдится и соответственно делает выбор в пользу отождествления с тем, что в нем самом есть «е-тело. После диссоциации это ум, причем не в той форме, в какой он изначально присущ человеку как целостному соприродно- му миру существу (вспомним дзэнское «Все мы будды»), и который точнее представим в форме единства <ум- тело>, а ум как чистая идеальность, не имеющая под собой никакого вещественного, вещного субстрата: то в природе человека, что полностью лишено качества телесности.
Что же происходит при этом такого, что помогло бы нам понять природу эволюции когнитивных способностей человека?
Для того чтобы попытаться ответить на этот вопрос, следует выйти за пределы мира объективной реальности, который однопорядков человеку как диссоциированному существу, и взглянуть на ситуацию так, как если бы и объективная и глубинная реальности были в равной мере доступны нашему рассмотрению.
Я полагаю, что на уровне глубинной реальности структура «человек» изначально была создана как устойчивая, способная к последующему самостоятельному развитию на собственной основе. Она была соприродна миру и соответственно подчинялась тем же законам организации, что и глубинный мир. В частности, была недвойственна. Однако же вследствие пережитой диссоциации, представленной в мифе о грехопадении, она оказалась трансформированной в самой своей основе. И здесь я вижу два ключевых момента трансформации: 1) утрата связи с собственной глубиной, объемностью и 2) разбиение универсума рассмотрения на противоположности. Первое проявляется в том, что человек отождествляет себя с плоскостной структурой – эго и, когда функционально пребывает в состоянии такой идентификации, утрачивает возможность в непосредственном усмотрении знать, что происходит в его собственном внутреннем мире на базовых уровнях организации телесности, в частности на уровне собственных субсистем. Лишенная объема структура для того, чтобы хоть в какой-то мере соответствовать своему до-диссоциативному состоянию, нуждается в средствах, которые бы – пусть и не в полной мере, но хоть в каком-то приближении – давали возможность отобразить, выразить основную характерную черту того, что было утрачено, основное качество мира, который оказался человеку, функционально отождествившемуся с эго, недоступен – а именно мира глубинной реальности. Так в систему знания субъекта привносится фундаментальный принцип понимания мироустройства, который, с одной стороны, отвечает его собственным переживаниям в тех состояниях, когда он чувствует себя отождествленным с эго (это равносильно тому, что он занимает позицию наблюдателя по отношению к процессу жизни); с другой – отрицая саму возможность недуального порядка вещей, который характерен для организации глубинной реальности, предлагает наилучшие средства для того, чтобы выразить такой альтернативный миропорядок. Этот принцип – закон непротиворечия, в соответствии с которым возможно или Ρ или не-Р, но не оба вместе.
Утверждение, что для выражения идеи недуальности наиболее адекватными могут оказаться средства, постулирующие ее невозможность, кажется странным. Попробую пояснить свою мысль.
Как уже отмечалось, пережив диссоциацию на уровне целого, человек утратил непосредственное ощущение- переживание своей объемности и стал идентифицироваться с поверхностной, плоскостной структурой (плоскостным, лишенным объема образованием – эго). Соответственно он оказался отделен барьером неданности· в-непосредственном-прямом-усмотрении и от внешнего, и от внутреннего мира. Но жить и познавать даже и в таком неудобно преобразившемся мире он вынужден. Следовательно, единственная возможность благополучно адаптироваться к нему – это развивать и совершенствовать то, что находится в зоне досягаемости, а именно эго и средства этого уровня восприятия и переработки информации. Но эго не располагает ресурсами, однопорядковы- ми объемному миру, поскольку само является плоскостным образованием. Приспосабливаться же человек вынужден к миру объемного. Ведь если эго не может и не хочет видеть окружающее недуальным и объемным, последнее от этого обстоятельства не утрачивает своих качеств, а также всех вариантов их проявления в практической жизнедеятельности человека. И именно к практическим проявлениям параметров мира человек вынужден адаптироваться. Иными словами, ему необходимы средства для передачи и отображения того, что на уровне эго и соответствующих средств-возможностей передано и отображено быть не может.
В подобной ситуации выразить (настолько адекватно, насколько это вообще достижимо) идею бесконечной глубины можно утверждая, что там есть все, даже то, что взаимоисключающе. Иными словами, в пространстве поверхности не бывает так, чтобы одновременно, в одном и том же отношении, было представлено А и не-А: там или А, или не-А. А вот в альтернативном, противоположном привычной нам реальности пространстве А и не-А могут быть представлены одновременно и в одном и том же отношении.
Как подчеркивают духовные традиции, это на самом деле не так: в глубинной (изначальной, конечной, подлинной) реальности вообще нет А и не-А, поскольку она недуальна. Но если уж говорить о ней, если вообще пытаться описать ее с помощью языка, то самое близкое представление к имеющемуся на самом деле дает именно выражение «там возможно А и не-А одновременно и в одном и том же отношении». Так и получается, что утверждение, содержащее идею, прямо противоположную той, которую с его помощью пытаются представить, оказывается ближе всего к передаче подлинной природы невыразимого. Как говорят суфии: «Вы даже не представляете себе, насколько ваши фантазии о подлинной реальности близки к подлинной реальности».
Итак, в результате диссоциации изначальной, по природе присущей человеку целостности происходит разрыв с собственным внутренним миром, представленным в предлагаемой модели как телесность двух первых, базовых, уровней: отдельных субсистем и организма как их совокупности. Как следствие, изначально целостная, устойчивая, гармоничная структура теряет все эти свойства, становясь неустойчивой и склонной к распаду (т.к. в ней с этого момента преобладают центробежные тенденции). И представление об изолированном, противостоящем миру «я» призвано, с одной стороны, выразить происшедшую метаморфозу, с другой нивелировать ее негативные последствия (объединить вокруг себя, произвольным усилием удержать в рамках единой структуры то, что уже по факту диссоциировано). Именно это (заметим, вполне верное!) самоощущение и лежит в основе стихийного убеждения эго в том, что окружающий мир опасен, враждебен малейший диссонанс, – и хрупкое неустойчивое равновесие будет необратимо нарушено в пользу распада. (Когда я говорю «верное самоощущение», это не значит, что мир и в самом деле такой. Это значит, что образованием с параметрами эго он будет адекватно восприниматься как таковой.)
Таким образом, эго возникает как суррогат глубинного, объемного «я» в условиях утраты человеком связи с собственной телесностью на первых двух базовых уровнях организации. Оно цементирует и объединяет склонную к распаду (после диссоциации) структуру вокруг себя, как вокруг некой иллюзорной оси. Но если глубинное «я» делает это ненасильственно, органично, поскольку имеющаяся структура и сама по себе устойчива, эго изначально оказывается в менее выигрышных условиях: структура неустойчива, и ресурсы у самого эго не те, что у глубинного «я». Фактически эго – осколок объемного «я», его поверхностный пласт, который к тому же изменил свои свойства в силу изменения и условий существования структуры, и ее базовых характеристик.
Утрата глубины привела к разделению на противоположности. Такими противоположностями оказываются телесное и умственное. На самом деле в изначальном, природном человеке нет такого разделения, он един, и все то, что при поверхностном взгляде выступает как его части, в нем изначальном целостно и одной природы. Условно говоря, его субстратом является материя-сознание. А затем с утратой глубины происходит разделение на несознающую материю и нематериальное сознание. Носителем первого оказывается плоть, второго – сознание. Тело отныне воспринимается как физическое воплощение качества «плоть»; голова, разум, ум – качества «сознание». Эти две вещи – тело и сознание – теперь всегда противопоставляются друг другу. И не без основания. В том виде, в каком они явлены нашему эго (поверхностной структуре, потерявшей связь с глубинным в самом человеке), они действительно противоположны.
Теперь вместо изначально единого, целостного пространства восприятия-постижения в человеке функционируют разные пласты, уровни восприятия, кодирования и переработки информации. Параметры самих кодирующих и распознающих систем определяют то, какого рода информация распознается и перерабатывается ими. Так, на уровне отдельных субсистем и организма, как их совокупности, человек не пережил диссоциацию, поэтому сохранил соприродность миру. На этих уровнях им воспринимается и распознается информация, поступающая с глубинных пластов окружающего.
На уровне же «организм как новая действующая в мире целостность» человек, пережив диссоциацию, оказался иноприроден и своему внутреннему миру, и внешнему. Субстанциальной основой этого уровня оказывается пространство поверхности и такие когнитивные конструкты, как специфически человеческое сознание и эго, самость. Эго-сознание способно непосредственно распознавать, кодировать и перерабатывать информацию, поступающую лишь с поверхности объектов. Остальное домысливается, достраивается в ментальных реконструкциях с использованием догадок, гипотез, конструированием моделей и теорий, проверкой и сопоставлением их следствий. Непосредственное усмотрение внутренней природы вещей эго-сознанием не осуществляется, поскольку ничто в нем не резонансно такого рода сигналам.
ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ТЕЛЕСНОСТЬ КАК КЛЮЧ К ИЗУЧЕНИЮ СФЕРЫ СОЗНАНИЯ
Уровни организации телесности
Поскольку естественный интеллект неотделим от телесности, я считаю необходимым в явной форме ввести в анализ сферы сознания измерение телесного. И в частности показать, как разные уровни человеческой психики (сознание, подсознание, бессознательное) могут быть поняты в их взаимосвязи с телесностью человека.
Как известно, организм формируется в период внутриутробного развития. В это время функционируют отдельные системы, которые определенным образом координируют свою деятельность, в частности используя возможности нервной системы и мозга взаимодействовать с остальными органами, получая от них информацию и направляя ее к ним. До рождения ребенка – это единственный срез, план взаимодействия организма со своими подсистемами. Однако после рождения добавляется еще один уровень общности: организм как самостоятельно действующая в мире единица. Тогда можно говорить об общем как простой совокупности собственных подсистем и общем как новой, самостоятельно действующей в мире целостности. Последнее, безусловно, может выступать как экспликация аспекта эмерджентности, т.е. такого системного феномена, который появляется у сложного образования, но отсутствует у его частей.
Тогда получается следующая иерархия: а) субсистемы, которые входят в состав организма; и б) организм, как их совокупность. При этом б) может функционировать в двух режимах: 1) как простое сомножество, состоящее из частей2 (собирательный аспект); и 2) как новая целост-
1 Раздел подготовлен при поддержке гранта ΡΓΗΦ «Сложность человеческой телесности: структура и динамика» № 07-03-00196а.
2 Такое объединение называется «конгломерат» и характеризуется отсутствием ссылок на характер связности между его элементами.
ность, новая самостоятельно действующая в мире единица (эмерджентный аспект). В результате высвечиваются три уровня, на которых можно рассматривать организацию телесности человека: 1) отдельных субсистем, 2) организма, как их совокупности и 3) организма как новой, самостоятельно действующей в мире целостности. В дальнейшем первые два уровня я буду называть базовыми, а третий – производным. У каждого из них – свои возможности, свои потребности, свои законы оперирования и свои уровни принятия решений.
Обычно, когда анализируется происходящее в человеке, все эти уровни смешиваются, запутывая и без того непростые вопросы, касающиеся исследования человеческой телесности и ментальности. Причина такого положения вещей мне видится в следующем. В мироощущении современного человека технократической культуры его я соотнесено с уровнем «организм как новая самостоятельно действующая в мире целостность» (или, говоря по- иному, с эмерджентным аспектом сложной системы), собственный же внутренний мир для него – это нечто такое, что лишь служит целому, обеспечивает выполнение им его функций. Такое представление находит отражение не только в самоощущении, но и в теоретическом видении отношений человека с миром: и внешним и внутренним. Например, хотя мы признаем за нашим организмом определенные собственные функции (пищеварение, выделение, дыхание, обменные процессы и т.п.), мы их рассматриваем только с точки зрения целого: что при этом происходит такого, что помогает нам жить, обеспечивает нашу жизнедеятельность? Нам не приходит в голову взглянуть на жизнь организма так, как если бы совершающееся в нем как в совокупности собственных подсистем или в каждой отдельной субсистеме было историей и логикой их жизни как самостоятельных, относительно независимых (на определенном уровне рассмотрения системы) единиц организации телесности. А почему? Ведь если мы воспринимаем свою динамику в мире как жизнь относительно независимого существа, имеющего свои цели и задачи и реализующего их в своем поведении, то и динамики нашего организма (на любом уровне анализа его организации) могут быть представлены подобным же образом: как история побед и поражений, поисков благоприятного и попыток избегать неблагоприятного и т.п. Для этого всего надо лишь сдвинуть фокус рассмотрения: поместить его не в целое, а в организм как совокупность систем или даже в отдельную субсистему. И тогда мы увидим, что происходящее на тех уровнях – это тоже жизнь, в которой есть и подчинение законам, за рамки которых система не может выйти, и установление взаимовыгодных (взаимоприемлемых) или конфликтных отношений с другими, и попытки обеспечения наилучших условий для собственного функционирования, и жертвование собой ради интересов целого, и игнорирование интересов системы в случае, если собственное положение оказывается трудно выносимым и т.п. Рассмотрение всех этих процессов только с позиции целого – что это дает мне как целому – не единственная возможность. Не все в нашем организме совершается ради нас и с целью обеспечить нас чем-то. Основная жизнь нашего организма, нашего внутреннего (физически) мира происходит ради него самого. Но поскольку он сам – это и есть мы, то понятно, что все, осуществленное ради него, будет осуществлено и ради нас. Однако акценты надо расставить правильно: это иллюзия целого, что все внутри совершается ради него. Внутренняя жизнь тела осуществляется преимущественно ради него самого, и уж только тем самым для нас как целого.
Поясню: человек живет в мире, удовлетворяя собственные нужды, потребности, желания. Но ведь он, кроме того, что является относительно независимой единицей действия, еще и член социума, и природный объект. Поэтому все, что он делает для себя, в соответствии со своими побуждениями и потребностями, как-то отзовется в мире и в социуме, в который он непосредственно включен. Однако это не значит, что субъект предпринимает каждое свое действие ради того, чтобы что-то сделать для социума и для природы. Так же и с миром нашей телесности: в субсистемах организма идет собственная жизнь, развивающаяся по собственным законам и реализующая собственные цели и задачи. То, что все эти изменения и процессы представлены и на уровне целого (отзываются в целом), не значит, что они осуществлены ради целого и должны рассматриваться только с точки зрения целого.
Итак, во всех случаях речь идет о телесности, но в первом – с точки зрения происходящего в отдельных субсистемах организма; во втором – с точки зрения происходящего в организме как в совокупности своих подсистем; и в третьем – в организме как новом самостоятельном образовании – новой целостности, эмерджентно рождающейся из предыдущего уровня системной организации. Эти три взгляда на человеческую телесность отражают три разных стадии формирования организма и три разных плоскости его функционирования, которые вполне равноправны.
Однако разве может быть так, чтобы один и тот же субстрат имел разные характеристики в зависимости от режима функционирования?
Чтобы стало понятнее, как такое возможно, приведу случай диссоциативного расстройства по типу множественной личности. Женщина, страдающая этим нарушением, была аллергиком (аллергия на розы): не только от вдыхания аромата этих цветов, но и просто от вида их изображений она могла начать задыхаться. Одной из парциальных личностей, которая периодически захватывала власть, оказался мальчик десяти лет. Так вот, будучи мальчиком (ощущая себя мальчиком), она не только начинала говорить другим голосом и по-другому вести себя. Самое интересное, что у нее совершенно пропадала аллергия на розы: она могла не только спокойно воспринимать изображение цветка, но и вдыхать его аромат, и ничего неприятного с ней не происходило.
Или еще пример – на сей раз из дзэнских текстов. В монастырь, где настоятелем был известный мастер Нан- ин, приехал император. При входе он встретил человека, рубившего дрова. «Где я могу найти Учителя Нан-ина? – поинтересовался император». Дровосек разогнулся, задумался, потом ответил: «Прямо сейчас вы не можете найти его, пожалуйста, пройдите в дом и подождите там». Через какое-то время к ожидавшему императору вышел он же, но уже в одежде мастера. Император решил уточнить: «Вы тот самый человек, который рубил дрова?» Нан-ин ответил: «Я не тот самый человек: изменилась вся конфигурация. Рубил дрова дровосек, его имя тоже Нан-ин. Он очень похож на Учителя, но все-таки рубил дрова не Учитель Нан-ин»1.
1 Дзэнские притчи. Пенза, 2003. С. 53.
Как видим, в приведенных примерах субстрат один и тот же – буквально одно и то же живое существо: в первом случае – не сознающая себя в своих проявлениях женщина, во втором – продвинутый в плане самоосознавания мастер. Первый пример показывает, что даже при неосознанном изменении самоидентификации организм способен «становиться другим» буквально на уровне физиологических проявлений. Во втором – прямо указывается на то, что реальность живого существа определяется тем, какой режим функционирования в данный момент он для себя выбирает. Это означает, что фокус размещения «я» (локус самоидентификации) влияет на параметры функционирования субстрата.
Граница телесности как «пространство поверхности»: динамический аспект
Все рассмотренное выше представляет собой физический и психический аспект предпосылок формирования феномена границы. Но в их основе, как представляется, лежат более фундаментальные процессы, которые я связываю с потоками энергии в теле. Что можно сказать об энергетических динамиках, дающих начало формированию ощущения-чувства-концепта границы?
В китайской традиции существует представление о естественном направлении движения энергии (ци) в границах человеческого тела: так называемые Малый и Большой Небесный Круговорот[1]. Кроме того, имеется упоминание двух типов организации общекосмических процессов, суммируемых в понятиях «прежденебесного» и «посленебесного» («поздненебесного» – встречаются оба варианта переводов) порядка. Комментаторы расходятся в объяснении природы этих феноменов, но предположительно речь идет о том, что до некоего эпизода в истории мира порядок движения энергии был «прежденебесным», а после него стал «посленебесным» («поздненебесным»). При этом направленность круговорота энергии изменилась на противоположную.
В этой связи я полагаю, что внутреннее ощущение смены потока движения энергии как раз и порождает ощущение границы, потому что получается, что в одной части пространства энергия движется в одном направлении, а в другой – в противоположном. Как «мое» при этом ощущается то, что имеет единое направление движения потоков (общую ориентацию в энергетическом пространстве). Как чуждое, другое, не-мое – то, что имеет противоположную направленность энергетических потоков. Психофизическая структура, которая, с одной стороны, разделяет эти два пространства, а с другой – осуществляет коммуникацию между ними (выполняет функцию информационного «посредника»), как раз и дает почву для формирования сначала ощущения, потом образа и, наконец, понятия эго, самости. Поэтому можно сказать, что граница – это место, где сменяются направления движения противоположно ориентированных потоков энергии. В результате мир оказывается спонтанно и фактически поделенным на пространство внутри этой оболочки-границы, и пространство вне ее. При этом сенсибилизируется и сама оболочка, отделяющая одно такое пространство от другого. «Я» тогда оказывается действительно эфемерной (иллюзорной, бессубстратной) структурой, репрезентирующей в пространстве телесности эту функцию границы. Таким образом, можно сказать, что феномен самости имеет скорее функциональную, чем субголовы к лицу и по лицу вниз. Кончик языка, приставленный к верхнему нёбу, обеспечивает прохождение энергии к нижней челюсти и далее по груди и животу к копчику. И затем снова по позвоночнику, но уже вверх. Большой Небесный Круговорот отличается тем, что движение ци, наряду с корпусом, отслеживается в руках и ногах.
станциальную природу. Вернее, у него есть субстрат, но не вещественный (физический), а динамический: им является ощущение смены потоков движения энергии.
Итак, опираясь на представление китайской традиции о динамиках энергии в человеческом теле и в окружающем пространстве, можно сказать, что телесность оказывается сферой локализации двух пространств, характеризующихся различной направленностью движения энергетических потоков: условно говоря, пространства поверхности и пространства глубины. Если опираться на ранее предложенную модель уровней организации телесности, то можно сказать, что движение энергии внутри тела соответствует потоку энергии в мире (человек на базовых уровнях не пережил диссоциацию, как и весь мир, поэтому остался той же природы). А вот человек как целое – диссоциирован. Тогда возможно, что «преждене- бесное состояние» – это движение энергии не только внутри тела, но и на его поверхности в том же направлении, что и во всем мире. А «посленебесное» («поздненебес- ное») – такое, когда на поверхности тела она движется в противоположном направлении по отношению к тому, которое имеет место как во внутреннем, так и во внешнем пространстве.
Но тогда область, где встречаются противоположно ориентированные потоки, действительно будет иметь две стороны: внутреннюю, где соприкасается поток внутри тела и на его поверхности, и внешнюю, где встречаются потоки циркуляции энергии, противоположно ориентированные во внешнем мире и на поверхности тела. Таким образом, получается, что ss,[2] – это граница смены направления потоков во внешнем мире и на поверхности тела (внешняя граница телесности); ss2 – граница смены направления потоков на поверхности и внутри тела (внутренняя граница).
Эта область телесного – поверхностная структура организма – и становится сферой локализации эго. Отныне она берет управление жизнедеятельностью организма на себя, поскольку после изменения динамик на поверхности тела, оказавшихся противоположно ориентированными по отношению к динамикам мира, человек (как целое) больше не способен непосредственно ощущать происходящее в мире как часть себя самого.
Но еще интереснее то обстоятельство, что эта поверхностная структура оказывается подобным же образом отделена и от внутреннего мира, от субсистем собственного организма, поскольку последние не изменили направленности своих энергетических динамик, которые по-пре- жнему совпадают с направлением движения энергии в окружающем пространстве. Именно данное обстоятельство и является глубинной основой того, почему возможно непосредственное интуитивное усмотрение: внутренние системы, сохраняя ту же направленность динамик, что и общемировые процессы, не утратили способности схватывать сущность воспринимаемого, буквально прожи- вая-ощущая ее как часть самих себя. Такое глубинное, объемное усмотрение в буквальном смысле является «внутренним», знанием всем своим существом, «нутром», (что как раз и соответствует термину – « вън-утр-еннее »: от «утроба»), и именно оно лежит в основе того феномена, который люди привычно именуют интуицией или внутренним голосом.
Эго-сознание, подсознание, бессознательное в их соотносительности с телесностью человека
Итак, в результате пережитой человеком (на уровне « я как целое») диссоциации выделился, «организационно оформился» особый слой телесности (фактически исче- зающе тонкая прослойка, граница, поверхностная структура), опосредующая отношения организма со средой. Одной своей гранью эта структура соприкасается с внешним миром, другой – с внутренним миром собственной телесности уровня «организм как совокупность субсистем». Эго (яу самость) – структура уровня целого. Ее локализация – как раз граница внешнего и внутреннего пространства. И она предрасположена к поверхностному восприятию реальности именно потому, что такова ее собственная природа: это – плоскостное образование.
Отношение ко всему остальному миру у такого «я» по вышеописанным причинам будет как к чему-то, что отделено от него барьером не-данности в прямом переживании-усмотрении. Иными словами, остальной мир для я как целого оказывается чем-то иным, альтернативным, отличным в глубинной своей основе, т.е. другой природы. Все это приводит к тому, что, когда индивид функционирует в выделенном режиме (а выделенным для человека современной технократической культуры, без всякого сомнения, можно назвать режим идентификации с я как новая целостность), основной объем информации регистрируется вне сферы сознания.
Разумеется, данные о происходящем в мире воспринимаются на всех уровнях телесной организации: отдельных субсистем, организма как их совокупности, организма как новой целостности. На всех этих уровнях будут иметься репрезентации воспринятого. Но так как фокус самоидентификации у современного человека большую часть времени помещен в я как целое, то и в сфере досягаемости оказывается только та часть информации, которая фиксирована на этом уровне. Все остальное, что получило репрезентацию исключительно на базовых уровнях, субъектом не осознается и не воспринимается без специальных усилий или особого стечения обстоятельств.
Но что значит «ему доступна только та часть информации, которая фиксирована на уровне целого»? Что является тем средством, которое используется целым для постижения мира? Это способность, которая знакома нам как специфически человеческое сознание и которая сформировалась как адаптивно ценная компенсаторная стратегия, призванная сгладить негативные последствия нового отношения человека к миру после диссоциации. Иными словами, непосредственно доступной субъекту, поместившему локус самоидентификации в эго, оказывается информация, извлекаемая в результате применения сознания и средств постижения, основанных на его использовании. Остальная же часть информации, которая была воспринята на базовых уровнях организации телесности (отдельными субсистемами и организмом как их совокупностью), оказывается вне сферы достижимости сознания. Это и значит, что она им не осознается. Тогда получается, что неосознаваемое – это то, что было воспринято субъектом на тех двух уровнях телесности, с которыми он себя не отождествляет и которые оказались (в силу диссоциации целого) отделены от него барьером инаковости, не данности в непосредственном переживании-усмотрении.
Когда говорят о неосознаваемом, обычно подразумевают такие пласты психики, как подсознание и бессознательное. Причем нередко используют эти понятия как взаимозаменимые, поскольку отчетливо обозначить разницу между содержаниями этих уровней (за исключением указания на то обстоятельство, что одни более доступны для осознания, чем другие) не так просто. Однако на базе предложенной модели разных уровней организации телесности представляется возможным дать новое их истолкование, которое позволит сделать природу этих феноменов более прозрачной.
[1] Движение энергии по Малому Небесному Кругу совершается в таком направлении: по спине вдоль позвоночника вверх, далее по поверхности
[2] Напомню, знак «ss» используется для обозначения выражения «поверхностная структура» (surface structure).
